Способность заводить друзей в среде масс-медиа открыла широкие возможности рекламы своего имени через прессу и новостные каналы, а Мерилин с радостью откликалась на любое предложение публичной демонстрации себя, рассматривая буквально все в качестве витрины для некоего привлекательного изваяния с оттенком общественного резонанса и скандала. Очень скоро такой подход дал своеобразные всходы: актрису начали воспринимать как некое экстравагантное украшение любого вечера, презентации и даже мероприятий государственного масштаба. В конце концов она неожиданно (или, может быть, естественно) попала в объектив внимания самого президента Соединенных Штатов. Последовавший за этим любовный роман с Джоном Кеннеди оказался, пожалуй, одним из классических эпизодов сногсшибательной рекламы актрисы, причем есть веские основания полагать, что как раз она была заинтересована в придании встречам с президентом оттенка публичности и интриги.
Жажда экспрессии и нескончаемого восхищения на чаше весов всегда перевешивали здравый смысл и границы безопасности. Так было в течение всей жизни актрисы, и ее магнетический вампиризм в отношениях вполне очевиден: желание притягивать к себе известных людей и очаровывать их прорывалось изнутри вулканическими порывами и было таким сильным и таким устойчивым, что не могло не отразиться на восприятии обществом ее демонстративной натуры и явно экстравагантного образа. Ее второй муж Джо Ди Маджио, третий – Артур Миллер, известный актер Ив Монтан, президент США Джон Кеннеди – вот лишь несколько известных имен, безусловной популярностью и известностью которых виртуозно воспользовалась Мэрилин Монро благодаря близким с ними отношениям. К этому можно добавить, что Мэрилин Монро с легкостью воспроизводила легкомысленные песенки, быстро приобретающие популярность. Эта исключительно экспрессивная женщина редко отказывалась от возможности создать какой-нибудь общественный резонанс, ибо знала, что звучание ее имени обеспечит ей признание толпы – то, к чему она неизменно стремилась. Если попытаться втиснуть в одну фразу жизненное кредо Мэрилин Монро, получится приблизительно такая формулировка: «Удивлять, восхищать и влюблять в себя всех везде и всегда», естественно, игнорируя отношение к этому кого бы то ни было, навязывая свои правила. Это и было основой стратегии, в которой эмоции и импульсы интуиции всегда определяли поступки.
Итак, какие же элементы стратегии Мэрилин Монро оказались оправданными при создании исключительно обаятельного образа, воспринимаемого обществом? Ведь, по большому счету, в начале пути она не имела никакой иной стратегии, кроме повторения того, что уже прошли до нее ее настоящая и приемная матери, а именно подражания тем, кого в обществе принято называть кинозвездами. Но ее имитация несколько отличалась от материнских проб. Прежде всего тем, что она стремилась к успеху с какой-то фатальной отрешенностью, имея перед собой единственную цель и единственный способ прорвать жестокое кольцо безнадежности, вычеркнув все остальное, подчинив свою жизнь одной-единственной цели. Мрачные образы матери и Грейс Макки, а также нависающая над семейством вечная тень бедности настолько отталкивали и пугали ее, что она готова была к любым жертвам ради торжества в кинематографе.
В то время как Глэдис Бейкер и Грейс Макки только экспериментировали и пытались благодаря визуальному приближению к избранным образам завоевать больше мужчин или найти таким образом своего единственного мужчину, для самой Мэрилин психовизуальная тренировка, многочисленные знакомства и мужчины были лишь средством к преодолению еще одной ступеньки на пути к новой жизни. Она хорошо разобралась в целях и средствах, никогда не путая их, и это стало одним из ключевых факторов всеобщего признания. Мужчины сами по себе слишком мало значили для нее. Любопытно и то, что Мэрилин реально использовала свою сексуальность в качестве последнего средства, когда понимала, что иные отношения с тем или другим мужчиной невозможны. Она уступала, намереваясь максимально соответствовать желаниям мужчины, опять-таки лишь для того, чтобы получить билет в новый, прежде закрытый, зал для избранных. Внутренний контекст ее поведения предопределил достаточно уникальную внешнюю форму – как в кинематографе, так и в частной жизни, а именно: соединение того, что априори не может взаимодействовать, оставаясь инертным: невероятной сексапильности и потрясающей, почти святой невинности. Она подсознательно жаждала привлекать внимание к себе и делала это благодаря своей сексуальности. Однако Мэрилин вовсе не стремилась к тому, чтобы утонуть в море физической любви, и, похоже, где-то глубоко внутри в ней жил животный страх перед распутной жизнью, ставшей предвестником конца и для ее собственной матери, и для женщины, впоследствии заменившей ей мать. Она действовала по принципу оправданной необходимости, вряд ли увлекаясь сексом. Или если и увлекаясь, то неизменно памятуя о том, для чего все это затеяно. Секс ради секса, любовь ради любви были для Мэрилин лишь моментом, за которым немедленно следовал следующий, напоминающий, что она должна совершить нечто невероятное, приворожить миллионы своей игрой и стать символом, культом.
Возможно, она не мыслила именно такими категориями, но непременно знала, что хочет большего, чем имеет в данный момент. Большего признания, большей любви, большей игры. Дикий звериный страх перед перспективой оказаться изгоем, периодически охватывающая ее паника перед отвержением гнали актрису к бесконечному совершенствованию, непрерывной работе над собой до сумасшествия и фатальному стремлению привлекать к себе, словно свет мотыльков, все, что дышит и чувствует.
Поведением и, пожалуй, самой жизнью актрисы гораздо чаще руководили эмоции, нежели холодный расчет движущегося к заветной цели человека. Порой создается впечатление, что, всегда видя перед глазами свою мерцающую и манящую звезду, она часто действовала лишь рывками, то впадая в пучину депрессивных истерик, то томясь странным, ненасытным беспокойством, то, напротив, без устали работая над собой в течение многих часов подряд. Действительно, все, что делала эта женщина, шло из глубин ее натуры, но при всей истеричности и болезненности, несомненно, пораженной психики эти действия были результатом внутреннего синтеза ситуации, опорой на приобретенные знания, прочитанные книги и реакцию аудитории.
Для Мэрилин, безусловно, больше всего на свете значила собственная жизненная установка, четко определенные внутренние ориентиры, что превращает даже тактику эпизодических рывков во вполне последовательную стратегию достижения цели. Косвенно это подтверждает и неспособность стать подругой не только какому-нибудь мужчине, но и любому другому человеку, равнодушному к продвижению ее идеи. Мир должен был крутиться вокруг нее, и в этом состояла эгоистическая компенсация актрисы за ее отвержение в детстве и юности. Будучи в душе доброй и сердечной женщиной (что выражалось далеко не только в забрасывании своего окружения многочисленными подарками), Мэрилин Монро, как и ее мать и бабушка, не могла по-настоящему любить, отдавая. А многочисленные подарки окружающим, вполне вероятно, отражали лишь бессознательное желание замаскировать свою неспособность любить. Ее любовь, или замещение этого чувства, была не столько своеобразной, сколько ощутимо подчиненной цели, хотя, возможно, поступала она так неосознанно. Дело в том, что, старательно пытаясь соответствовать представлению мужчины своего времени о партнерше во всех сферах взаимоотношений двух полов, она не менее старательно намеревалась получить от партнера содействие в продвижении своих интересов и идей. Даже ее официальные браки хоть и имели психологический подтекст – желание чувствовать себя более защищенной и желанной, всякий раз рушились, как только требования мужчины сталкивались с интересами ее самореализации. Духовное отступничество всегда побеждало внутреннее стремление женщины к выполнению своей традиционной роли.
