Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

Важнейшую фразу в этом письме Шарлотта подчеркнула, главным для нее были уверения в неизменной верности, которую еще раз подтвердило стихотворение из Готы от 9 октября 1781 года.

«Мы, должно быть, женаты, то есть связаны узами, где сплетены любовь, радость, судьба, печаль и горе. Прощай. Привет Штейну. Позволь мне верить и надеяться». Это короткая приписка к письму из Ильменау от 8 июля 1781 года. Здесь бросается в глаза и удивляет — только на первый взгляд — привет, переданный обер-шталмейстеру фон Штейну.

Госпожа фон Штейн была, видимо, до глубины души уязвлена, когда, вернувшись из Италии, Гёте воспылал чувственной страстью к Кристиане Вульпиус, работнице с цветочной фабрики Бертуха. Тут не помог и риторический вопрос Гёте, кто, собственно, претендует на то время, какое он проводит с Кристианой. Нереальность заявления «мы, должно быть, женаты» рано или поздно должна была о себе заявить. Обиженная Шарлотта не могла или не хотела этого понять. Разрыва между нею и Гёте уже нельзя было предотвратить. Прошли годы отчуждения, и двое уже пожилых людей вновь нашли друг к другу путь для доверительного общения.

Тесная связь между Шарлоттой и Гёте в первое десятилетие его веймарской жизни неоспорима, здесь ничего не меняет то обстоятельство, что между Гёте и «миселями», как называли молодых женщин (от мадемуазель, мисс или мышка), которых он нередко встречал на своем жизненном пути, возникал не только флирт, но и другие отношения. Впрочем, в предположениях и утверждениях такого рода рекомендуется большая осторожность. Тот, кто внимательно читает дневники, видит человека, который именно в это десятилетие все больше и больше стремится к тишине, замкнутости и сосредоточенности на самом себе (и Шарлотте фон Штейн). Обо всем прочем Гёте хранит молчание.

Многим определялось содержание жизни Гёте в это первое веймарское десятилетие до путешествия в Италию. Это были его служебные обязанности — изучение документов, заседания, поездки; путешествия с герцогом и его компанией; изучение политической жизни, в которой участвовало герцогство Саксен-Веймар-Эйзенах; отношения с госпожой фон Штейн; участие в развлечениях и культурных событиях придворной жизни; собственное художественное творчество и научные труды, которые начинали создаваться, — и постоянные размышления о ходе своей жизни. Все это нашло отражение в дневнике, в письмах к возлюбленной и к близким. После того как Гёте переселился в Веймар, свыкся с новым окружением, по-иному привлекательным, и своими новыми обязанностями, его душевное состояние и тогда не изменилось — покой и самоуверенность были ему чужды, как и раньше. О беспокойстве и смятении часто говорилось в связи с его предшествующим франкфуртским периодом. В этом смысле мало что изменилось. Мучительная тревога создавала тоску по душевному миру. О нем говорит стихотворение, где соединяются в одной фразе призыв, жалоба, вопрос о смысле бытия — все это на фоне меланхолии.

И эти стихи были обнаружены на записке в письмах к Шарлотте фон Штейн, а внизу пометка: «На склоне Эттерсберга, 12 февраля 76 года». Эттерсберг был тогда любимым местом прогулок. Там, к северо-востоку от города, находилась летняя резиденция, где устраивались любительские спектакли (в июле 1779 года давали «Ифигению» в прозаическом варианте, Гёте играл Ореста, Ифигению — Корона Шрётер). До Веймара рукой подать. Именно здесь в 1937 году национал-социалисты построили концлагерь Бухенвальд. «На следующий день их снова погрузили в крытую машину, и около двух часов они остановились в Веймаре […]. Двери захлопнулись, заработал мотор, и они поехали вверх по дороге к Эттеребергу, высокой горе, с которой Гёте и Шарлотта фон Штейн любовались когда-то тюрингенским лесом и где теперь за заграждением из колючей проволоки их ожидал лагерь» (Эрнст Вихерт, «Тотенвальд»).

Гёте все еще видел себя «в вечном беспокойстве» и стремился к душевному отдыху (письмо к Августе цу Штольберг от 17–24 мая 1776 г.). Сообщая матери о том, что он счастлив так, как только может быть человек, он не забыл добавить: «В остальном у меня есть все, что только может желать себе человек, и все же я неспокоен. Человек мечется, покуда не выдохнется» (6 ноября 1776 г. [XII, 201]). Четыре года спустя он вновь говорил о своем стремлении быть «всегда в движении» (письмо Шарлотте фон Штейн от 18 сентября 1780 г.). Отношения с Шарлоттой фон Штейн при всей их внутренней конфликтности в какой-то мере давали чувство душевного успокоения. Оно было ему так нужно, что, может быть, этим и объясняется ее влияние. И служебные обязанности он также взял на себя совсем не от уверенности в своих возможностях и силах, а для того, чтобы обуздать свое внутреннее беспокойство делами, от которых невозможно было уйти.

Вступив на службу герцога, молодой Гёте, конечно, надеялся способствовать воцарению добра и смягчению зла в интересах всего населения страны. Это доказывают и предостережения в адрес герцога, и еще больше — многочисленные жалобы Гёте на те трудности, с которыми он сталкивается. Не раз на протяжении этих лет он был вынужден убедиться в бесполезности своих усилий, в безнадежности начинаний, поскольку не было возможности преодолеть барьеры, поставленные прогрессу общественно — политической системой. Часто он хорошо понимал, что очень важные проблемы вообще не могут быть решены при существующем политическом строе. Знаменитое письмо к Кнебелю от 17 апреля 1782 года обнаруживает это с полной ясностью: «Так я поднимаюсь вверх, узнавая жизнь каждого сословия, вижу, как крестьянин добывает из земли самое необходимое, и этого бы ему хватило, если бы трудился он только на себя. Но ты ведь знаешь: тля, примостившись на розовом кусте и напитавшись соками, раздувается и зеленеет, но тут появляются муравьи, чтобы высосать из нее отфильтрованный сок. Так все это и идет, а у нас дело дошло до того, что наверху за один день поедают больше, чем производят внизу».