— Да что вы, товарищ генерал. Разве я одна это сделала?.. Там остался командир отделения… Стакопа. Вы знаете?
— Мне все известно, — кивком головы остановил ее Доватор. — Не нужно рассказывать. Я говорил с Громовым… Молодцы! Немца допросил. Сведения, которые вы принесли, дадут нам возможность сохранить сотни жизней.
Взглянув на девушку, Лев Михайлович вдруг замолчал.
Зина сидела над остывшей чашкой чая, склонив голову, с закрытыми глазами.
— Вы очень устали? — негромко спросил Доватор.
Густые брови Льва Михайловича сошлись у переносицы.
Зина не слышала его вопроса. Невнятно что-то проговорив, она прислонила голову к печной трубе, улыбнулась, по-детски всхлипнула и заснула. Из упавшей набок чашки по черному ворсу бурки бежала струйка малинового чая.
Лев Михайлович осторожно взял чашку и поставил ее на стол. Он отлично понимал, что здесь дело не только в усталости. Он сам не спал уже третьи сутки. Однако для военного человека это было обычно. Здесь он видел другое: сильное душевное напряжение Зины сменилось неодолимой слабостью, похожей на забытье.
В сопровождении адъютанта вошел генерал Атланов. Увидев Доватора, он громко сказал:
— Лев Михайлович, все готово! Осталось только перекусить.
— Тише, — Доватор предупреждающе махнул рукой и показал глазами на печь.
Зина, шевеля губами, спала, как ребенок.
— Все равно сейчас придется разбудить, — проговорил комдив. — Скоро начнется артподготовка, а пока надо покормить ее. Ведь ей придется вести людей на то место, где остался Стакопа. Может, он еще жив. Она отлично знает дорогу. Шевчуку поставлена задача — сбить заслон и прорваться в тыл. Там противник не ожидает удара.
— Пусть хоть десять минут поспит, — взглянув на часы, тихо проговорил Доватор.
— Да я, товарищ генерал, не сплю, — неожиданно раздался голос Зины.
Путаясь в неуклюжей широкополой бурке, она спрыгнула на пол и, повернувшись к Доватору, сказала:
— Я и не спала, так немножко только задремала. Извините меня… Очень озябла. Я все слышала.
— Вот и отлично, раз слышали! — сказал Доватор. — Вы только покажите дорогу. Я знаю, что вы устали, измучены, но понимаете, как это необходимо. Там человек… его надо выручить.
— Я все понимаю, товарищ генерал! — горячо проговорила Зина. — Это такой отважный парень!
Она неожиданно смолкла и посмотрела на генералов. Потом, превозмогая душевную боль, добавила:
— Я только сейчас поняла, как благородно он поступил.
— Да, он поступил как настоящий воин! — лицо Доватора стало суровым и задумчивым. — Ну что ж, на войне как на войне. А сейчас начнем новый день.
На улице брезжил рассвет, и в окна, чуть пламенея от далекой зари, входило новое утро.
Перед началом артиллерийской подготовки Доватор послал Шаповаленко за командиром батареи капитаном Мхеидзе. Одновременно он приказал зайти к офицерам связи и передать лейтенанту Поворотиеву, чтобы он срочно явился в штаб.
Филипп Афанасьевич теперь находился в личной охране Доватора, всюду его сопровождал, часто выполняя обязанности связного, посыльного и ординарца.
В комнате, где должен был находиться комбат, Шаповаленко застал только девушку и пожилую женщину — хозяйку дома. Девушка в расстегнутом полушубке сидела за столом и аппетитно грызла армейский сухарь, запивая его молоком.
— Здесь находится капитан Михеидзев? — молодцевато придерживая рукой шашку, спросил Шаповаленко.
— Да, здесь. Но его сейчас нет. Он на наблюдательном пункте, скоро должен быть, — обернувшись, бойко ответила девушка, с любопытством рассматривая седоусого бородатого казака в крутоплечей бурке.
Взглянув на девушку, Филипп Афанасьевич широко открыл глаза. Перед ним сидела Феня Ястребова, он узнал ее по фотографии, которую бережно хранил вместе с письмами.
— Что это вы так смотрите на меня?
Феня смущенно отодвинула недопитый стакан молока.
— Да потому, что не доверяю своим очам. Чи это вы, чи в мои очи черт песку кинул!
— А откуда вы меня знаете?
— Ось, як знаю! — Филипп Афанасьевич поднял кверху большой палец. Да кто же вас не знает? Вся дивизия знает. Потому что вы прислали подарок и карточку. А достались они одному хлопчику… Ничего хлопчик, бравый… Он цю карточку всякому поперечному показывал. Он вам письма пишет. Фамилия ему Шаповаленко. Есть у нас такой ловкач…
— Правильно! А вы его знаете? — Феня вскочила со скамьи и шагнула к Шаповаленко. — Знаете?
— Да як же не знаю! — Филипп Афанасьевич широко развел руками. — Як же не знаю! Вместе живем. Цего дружка я добре знаю…
— А лейтенанта Поворотиева тоже знаете? У вас ведь одинаковый номер полевой почты.
— Поворотиев? — настороженно спросил Шаповаленко. — Он вам тоже пишет?
— Все время. Даже фотографию прислал. Очень славный парень. А Салазкина вы не знаете? Он тоже часто пишет.
— Ну, той, звестно, писарь. У него и должность писарская.
— А Шаповаленко чудной, наверное, да?
— Як это чудной? — опешил Филипп Афанасьевич.
— Да знаете… — Феня весело рассмеялась. — Очень забавные и странные письма присылал. В любви объяснился, предлагает приехать на фронт и пожениться. Правда, одно письмо прислал очень хорошее. За подарок поблагодарил, а второе такое глупое…
— Ну, це брехня… — возразил Филипп Афанасьевич, багровея.
Он уже начинал понимать, что во всем этом кроется чей-то подвох, но ему и в голову не приходило, что с ним могли сыграть такую злую шутку.
— Не может того быть! — заявил он категорически.
— Честное слово! — подтвердила Феня. — Я даже хотела отослать его обратно или направить командиру части. Пусть бы он такое письмо прочитал вслух его товарищам, чтоб посмеялись над ним хорошенько. А потом раздумала. Не хотелось обижать фронтовика… Я когда прочитала подружкам, так они чуть со смеху не умерли. Если бы вы знали, что он там написал!
— Да это же знаете, знаете… — Шаповаленко от возмущения даже не находил слов.
— Конечно, нехорошо писать такие письма, — согласилась Феня. — Вы, значит, хорошо знаете Шаповаленко? Так передайте ему это письмо. — Феня достала из кармана гимнастерки конверт и передала Шаповаленко.
Вошел капитан Мхеидзе. Передав ему записку Доватора, Филипп Афанасьевич смял в кулаке письмо Фени и выскочил из хаты точно ошпаренный.
Придя в штаб и быстро доложив генералу о выполнении приказания, он ушел на конюшню и, присев около своего Чалого на кормушку, достал из конверта смятое письмо. Разгладив его на коленке, он приступил к чтению.
