Завербованные оккупантами радисты навели шпиков и на след Джемса Банковича, Малдиса Скреи, Туснелды Розентретер и других подпольщиков. Одновременно с Имантом их доставили в гестапо, пытали с особым изуверством, добиваясь признания. На второй день беспрестанных допросов истерзанный Малдис выбросился из окна четвертого этажа и пришел в сознание лишь в тюремной больнице, куда его доставили со сломанной ногой.
Следствие по делу затянулось. Заседание чрезвычайного нацистского суда открылось 13 апреля 1944 года. На скамье подсудимых — Имант Судмалис и Джемс Банкович, охраняемые четырьмя эсэсовцами. Искалеченного Малдиса Скрею невозможно было доставить в зал судебного заседания.
Процесс продолжался несколько дней. Обвиняемым инкриминировался только взрыв на Домской площади.
О других акциях, совершенных и возглавленных Судмалисом, судьи так ничего и не дознались.
Внешне оставаясь спокойным, Имант заявил, что не считает оккупационный суд правомочным, а на вопрос о его политических взглядах, не задумываясь, ответил:
— Они вам хорошо известны, и я не намерен их здесь скрывать. Тем более что победа, несомненно, будет за нами. Дело лишь во времени.
Судмалиса и Банковича приговорили к расстрелу, а Скрею палачи втолкнули в автомашину с газовой камерой и умертвили по дороге к пригородному Румбульскому лесу.
Ожидая казни, Судмалис почти полтора месяца находился в одиночке. О чем он думал, что вспоминал, к чему устремлял свой мысленный взор в последние дни жизни? Ответы на эти вопросы и дал листок папиросной бумаги, обнаруженный после войны в тайнике камеры, где томился Имант. Текст его гласил:
«Марии Судмалис, Лиепая, улица Упмалас, 6. Отдать после войны. IV. 1944 года. Маловероятно, Марусите, что ты получишь это мое последнее письмо, а вдруг все-таки… В апреле я приговорен к смертной казни, какое сегодня число — я не знаю, все дни спутались. Но времени после суда прошло порядочно. Сейчас, пожалуй, уже 28 апреля, и я все думаю: быть может, именно сегодня день рождения нашей Айюки; ей исполняется шесть лет, а я, быть может, сегодня ночью буду наконец выведен на расстрел. Мне не дают книг, я один во тьме одиночества, у меня много времени для воспоминаний. Я гляжу в прошлое и вижу, как много пережито за эти недолгие годы. Я вижу и нахожу немало светлых минут. Это и воспоминания о великой битве, в которой я участвовал, и о тихих, солнечных часах с тобой, и эти воспоминания помогают мне сегодня. Я не сожалею о своем пути, но я совершил на нем немало и ошибок; если бы довелось начать жизнь сначала, снова, я был бы лучше, особенно по отношению к тебе, Марусите! Так мало счастья сумел я тебе дать — прости меня, ведь мертвым принято прощать.
Так много надо бы сказать, написать, но нет карандаша. Пишу огрызком, найденным в кармане.
Вряд ли ты узнаешь когда-либо, под каким забором я похоронен, да и нет в этом надобности — одна и та же земля укроет когда-нибудь всех нас. Я чувствую, моя девочка, что после войны ты возвратишься в нашу родную Латвию. И когда-нибудь вечером, после рабочего дня, ты припомнишь: жил когда-то такой Имис, который любил тебя, — и ты расскажешь о нем что-нибудь Айюке и Сармуке…
Расти наших дочурок, Марусите, учи их любить будущее, в котором им предстоит жить; за него пролито так много крови.
Обними за меня Айю и Сармите, будь здорова, Марусите, так не хочется еще умирать, но, верь мне, я сумею умереть как надо. Ведь и Овод был расстрелян весной, когда пробивалась свежая трава. Живи, будь здорова и бодра, Марусите! Не грусти.
Твой Имис».
25 мая 1944 года, когда Красная Армия уже подходила к границам Латвии, Иманту объявили, что через несколько часов приговор приведут к исполнение. Тюремная администрация выдала ему лист бумаги для написания предсмертного письма. И он его написал; Вот оно:
«25 мая 1944 г.
Дорогие Марусите, Айюка, Сармука!
Не знаю, прочитаете ли когда-либо эти мои последние слова, но все равно — пишу. Через несколько часов приговор будет приведен в исполнение. Суд состоялся 13 мая,[15] так что у меня хватило времени обдумать всю свою жизнь. Я оглядываюсь на пройденный путь — упрекать себя мне не в чем: в эти решающие для человечества дни я жил как человек и боец. Пусть же будущее будет лучше, счастливее, оно должно стать таким, не могло ведь понапрасну пролиться столько крови.
Не горюй, Марусите, ведь вечно не живет никто. Расти Айюку и Сармуку, пусть вспоминают иногда обо мне, пусть их жизнь будет лучше, счастливее.
Будь счастлива, Марусите, спасибо за все доброе, что Ты мне дала. И знаешь что? Приласкай за меня Айю и Сармите.
Имис».
На расстрел его не повели, а в 18 часов 25 мая 1944 года повесили в камере пятого корпуса рижской Центральной тюрьмы. Казнили и Банковича, чья мать долго допытывалась о судьбе сына. Сжалившийся над ней тюремный надзиратель сообщил по величайшему секрету:
— Парня твоего захоронили на Матвеевском кладбище. Там есть могила Судмалиса, обозначенная, как помню, колышком под номером 2978. Слева или справа от нее и будет могила Джемса.
Поиски и последующие заключения экспертов подтвердили это. Благодарные рижане как ратную святыню перенесли на кладбище Яна Райниса останки Иманта Судмалиса и Джемса Банковича. Над их могилой высится гранитный монумент со словами: «Ваш подвиг нас на подвиги зовет!»
Павших нельзя воскресить. Но дело, за которое они боролись, бессмертно. По всем морям и океанам совершает рейсы танкер Латвийского торгового флота «Имант Судмалис». Это же незабываемое имя носят два латвийских колхоза, рижская 26-я средняя школа, 32 пионерских отряда. В Риге, Вентспилсе, Пессисе воздвигнуты памятники Иманту, а в его родной Лиепае сооружен величественный мемориал защитникам балтийской твердыни.
На юго-западе Псковской области, там, где сходятся границы трех братских республик — Российской Федерации, Белоруссии и Латвии, бывшие партизаны в 1959 году насыпали курган Дружбы. Там установлен монумент в память об Иманте Судмалисе, сделавшем выбор на всю жизнь и без остатка отдавшем ее борьбе.
Яков БОРОДАВСКИЙ,
Иван МУЗЫКАНТИК
Зарасай литовцы справедливо называют столицей озер — вокруг этого живописного города их почти три сотни. На крутом берегу самого большого озера Зарасая стоит величественная скульптура девушки в партизанском полушубке, с автоматом в руке, с гранатами за ремнем. Это памятник бесстрашной комсомолке Марите Мельникайте.
С Зарасайским краем связано ее имя. Там, где журчит небольшая речушка, когда-то стояла лачуга слесаря Юозаса Мельникаса. В ней родилась Марите. В нескольких километрах от Зарасая четверть века назад двадцатилетняя девушка со своими боевыми товарищами приняла последний неравный бой с немецкими фашистами.
