После спектакля состоялся концерт. В концертном отделении певица исполнила романс Длусского "На нивы желтые" Чайковского, "Английскую песнь" Кроуна и музыкальную ариетту Норины Доницетти. Затем, в костюме пастушки — песенки "Бержеретт", и на бис, после продолжительной овации, любимый харбинской публикой "Французский вальс". Рецензенты считали, что это было самое блестящее выступление Липковской в Харбине.
В августе 1923 г. Лидия Липковская с пианистом Сверженским выступала уже в Австралии, получая отличную прессу. Харбинский "Русский голос" поместил одну из этих рецензий под заголовком "Липковская в Австралии" из "Сидней Морнинг Геральд"".
Думаю, что харбинцы в Австралии, выпускающие в свет журнал "Ав-стралиада", смогут дополнить это мое сообщение своими материалами, ведь они находятся, так сказать, "на месте"!
Другими именитыми артистами, гостями Харбина уже в 1924 г. были Петр Иванович Словцов, с женой, Маргаритой Николаевной Риоли-Словцовой.
Отец вспоминает: "О Словцове, за редким исключением, никто ничего не знал. Первый их концерт показал, что Риоли-Словцова — отличная, культурная певица, а Словцов — певец просто изумительный, обладатель тенора большой силы и необычайной нежности и красоты!
После первого отделения концерта я вышел в фойе и почти сразу увидел Н. А. Оржельского. Бросился к нему с восклицанием:
— Николай Антонович, да это что же за голос! На что Н. А. Оржельский ответил:
— Да, это архи-тенор! И с грустью добавил:
— Он приехал, ему все приготовили, ему не пришлось, как мне, бегать и чуть не самому расклеивать афиши, когда приехали в Харбин. Дело было ранней весной, помню, шел сильный дождь, а у меня были дырявые подошвы на ботинках! Простудился, в первом концерте выступал совсем больным.
Вот так через два с лишним года Николай Антонович случайно подтвердил слова полковника В. Н. Лазарева, сказавшего нам после визита за кулисы, что Оржельский поет, будучи больным.
Говоря о Словцове, Н. А., конечно, не завидовал ему, чувствовалось, что ему грустно от того, что пришлось ходить под дождем в дырявых ботинках, не имея второго костюма, чтобы переодеться. Мне было понятно: ему, выдающемуся артисту, были горьки эти воспоминания.
А Оржельский продолжал:
— Голос изумительный, но удивительно, что Словцов поехал гастролировать! Он очень скромный человек, без всяких амбиций, никакая слава ему не нужна, и, по-видимому, только волевой характер его жены заставил его предпринять эту поездку. Его жена — замечательная певица с прекрасной школой, но нужно поражаться, как она может теперь петь, — ведь у нее осталось только одно легкое!
Через день после концерта Словцовых в газете "Заря" вся (!) третья страница была посвящена Словцову. Одна статья называлась "Сибирский соловей", и я жалею, что не сохранил эту интереснейшую статью. В ней приводились биографические данные, много говорилось об артистической карьере Словцова. Не буду перечислять всего, что давалось в статье, отмечу только, что в 1912–1913 годах его уже считали несомненным преемником Л. В. Собинова; в то время Словцову было около 26 лет.
Приехал он в Харбин из своего родного города Красноярска. Дал несколько концертов и спел — Альфреда в "Травиате". После двух концертов в Железнодорожном собрании давал концерт в "Новом Театре" — в здании переделанного цирка. Зал вмещал свыше 1500 чел. В числе многих арий и романсов был исполнена ария "Рахиль, ты мне дана". Исполнение было чудесным и безукоризненным, я восторгался голосом артиста и все же с большим удовлетворением констатировал, что Оржельский исполнял эту арию лучше! Чем лучше? Словцов своим чудеснейшим лирическим голосом не мог дать того драматизма, который так свободно давался Оржельским!
Но зато при исполнении арии из "Искателей жемчуга" происходило что-то невероятное! Чудесную, ласкающую мелодию Словцов закончил таким пиано-пиано-пианиссимо, что казалось, что вьется все утончающаяся ниточка, сходящая на нет, ниточка, которая вот-вот дрогнет и оборвется. Нет, она вьется, вьется около минуты! Все застыли, почти перестали дышать! Наступила почти абсолютная тишина, а в ней еле-еле бьется ниточка звука, которую так страшно оборвать каким-то движением, неосторожным дыханием. Поразительная техника, изумительная чистота и нежность голоса!
О силе голоса Словцова, дававшего эту силу без всякой аффектации, можно судить по появлению Альфреда в доме Виолетты. Обычно это появление Альфреда теряется для зрителя, будучи обусловленным глубиной сцены, а звук спокойной фразы Альфреда легко заглушается и хором, и оркестром. И вот кто-то вошел в зал Виолетты и запел или, вернее, произнес музыкальную фразу! И сразу и хор, и оркестр были покрыты молнией ослепляющих звуков! Это было так неожиданно, что мой друг Миша схватил меня за руку и взволнованно спросил:
— Кто это?
После нескольких, поистине триумфальных выступлений Словцова харбинцы узнали, что известный на Дальнем Востоке американский антрепренер Строк предложил Словцову контракт для поездки в Америку. Словцов отказался от контракта. Съездил в Тяньцзинь, дал там несколько концертов и вернулся в Советский Союз. Но куда? Более 25 лет я ничего не слыхал о нем, хотя и очень интересовался судьбой этого поистине изумительнейшего голоса.
В конце сороковых годов узнал, что Словцов все время жил в Красноярске, преподавал в музыкальном училище, занимался хозяйством, любил разводить гусей и уток.
Никуда с гастролями не ездил, с концертами почти не выступал. В Красноярске и умер.
Мне не приходилось слышать ни одной пластинки, напетой Словцо-вым, а может, их и нет? Если это так, то только можно погоревать, что мы не оставили наши потомкам памяти о нашем русском Джили!"
Оставлю пока без комментария эту последнюю часть воспоминаний папы о П. И. Словцове. Мне известно кое-что о жизни этого певца в Красноярске.
Но горячее желание папы я исполнил, нашел все же эту статью в "Заре" о П. И. Словцове. Название у нее несколько другое. Привожу ее.
Соловей в феврале
Петр Иванович Словцов.
Русский Карузо из дремучей сибирской тайги.
Есть что-то былинное и трогательное в истории восхождения к славе этого до сих пор не вполне оцененного Россией певца. Редкий, редчайший голос — сильный и свежий, яркий, полнозвучный, вдохновенное мастерство передачи, школа, строгое подвижническое отношение к искусству, к своей миссии в современном русском искусстве, соблазнительные и настойчивые зовы на мировую сцену, в Лондон, в чопорный, редко для кого доступный Ковен-Гарден и…
И унылая глушь сибирского захолустья. Гуси, утки, ученицы, герань на окнах, тихие радости неторопливого красноярского уединения. Утомительный, часто неблагодарный труд "учителя пения".
