Валентин Скорятин задался вопросом относительно этих «благородных» деяний Осипа Брика:
«И тут неожиданно возникает вопрос: а догадывался ли сам Владимир Владимирович о „второй“, потаённой жизни своих друзей? Судя по всему, мог догадываться, а кое о чём знал наверняка…»
«Чекист особого отряда» Владимир Маяковский не только «догадывался» и не только «кое о чём знал» о «потаённой жизни» своего друга и его законной супруги, но и, вне всяких сомнений, участвовал в этих «делах» (просто не мог не участвовать). Иначе и быть не могло.
Другой супружеской паре, Фёдору Раскольникову и Ларисе Рейснер, тихая, размеренная жизнь в Афганистане в тот момент уже наскучила. Стали подумывать о возвращении на родину. Полпред написал об этом в наркомат по иностранным делам, а Лариса 24 июля отправила письмо члену политбюро Льву Троцкому:
«Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от природы, к которой Восток не считает нужным ничего прибавить от себя, от сытости, красоты и вообще от всего немого. Всё-таки лучшие годы уходят – их тоже бывает жалко, особенно по вечерам, когда в сумерки муллы во всех ближайших деревнях с визгливой самоуверенностью начинают призывать господа Бога».
А супруги Есенины-Дункан в это время собрались поехать во Францию.
Илья Шнейдер:
«Дункан привыкла к тому, что любые консульства и посольства любезно и незамедлительно ставили в её паспорте визы на въезд в их страны. Теперь всё крайне осложнилось. Московские визы на паспорте Дункан, „красный“ паспорт Есенина и газетный шум, сопровождавший их путешествие, пугали дипломатических представителей.
Наконец, в конце июля 1922 года… Айседора и Есенин приехали в Париж, предупреждённые о недопустимости каких-либо политических выступлений. За ними был установлен полицейский надзор».
Александр Краснощёков, сосед Бриков и Маяковского по даче, тоже проводил летнее время в Подмосковье. Аркадий Ваксберг пишет, что он…
«В Пушкино, на дачу, возвращался по вечерам на служебном автомобиле».
И в ту летнюю пору Лили Брик страстно влюбилась в этого высокопоставленного советского работника. Вспыхнул бурный роман.
Краснощёков очень напоминал Лили Юрьевне молодого Маяковского (того, что только начинал карьеру стихотворца и написал первую свою поэму). Но Александр Михайлович не был копией Владимира Владимировича, он превосходил его по всем статьям. Краснощёков тоже писал стихи и, как молодой Маяковский, называл себя «бродягой», но «бродил» он по всему свету, совершил кругосветное путешествие, а английское слово «stroller» («бродяга») взял себе в качестве литературного псевдонима.
Маяковский в своих стихах грозился покончить с собой и один раз даже попытался это сделать. А Краснощёкова на самом деле (и не один раз) приговаривали к смертной казни, и он чудом оставался в живых. Маяковский в поэме «Человек» говорил о себе чуть ли не как о Вседержителе, который правит всеми. А Краснощёков на самом деле и своими собственными руками создал независимое государство, которое и возглавил. Маяковский изо всех сил добивался, чтобы большевики признали его поэтический талант. А Краснощёкова ценил сам Ульянов-Ленин, предоставив ему высокий пост в наркомате финансов.
Одним словом, Лили Брик встретила настоящего рыцаря без страха и упрёка и не могла его не полюбить.
Может возникнуть вопрос: где и как встретились Лили Юрьевна и Александр Михайлович? Ведь Луэлла, дочь Краснощёкова, писала:
«Отецредко ходил в гости, совсем не умел вести „светский“ разговор, не знал, куда девать руки, тем более что страдал профессиональным заболеванием – экземой на тыльной стороне обоих рук (он ведь был маляр)».
К тому же, по словам дочери…
«Отец не пил, даже вина, не играл в карты».
Что же привело Краснощёкова на дачу, которую снимали не чуравшиеся выпивки азартные картёжники? Кто вообще порекомендовал ему обосноваться на лето именно в Пушкино, «недалеко от Маяковского и Бриков»?
Вопросы сложные. И на них, наверное, не удалось бы найти ответ, если бы на глаза не попалась речь Сталина на расширенном заседании военного совета при наркомате обороны 2 июня 1937 года. Вождь неожиданно заговорил о главном советском чекисте:
«Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто его поддерживал при Ленине против Ленина. <…> Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чём-либо. Это был очень активный троцкист, и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось».
Сталин не уточнил, когда (в каком именно году) происходила эта «поддержка Троцкого». Но догадаться нетрудно. В конце мая 1922 года у Ленина случился первый инсульт, и он надолго слёг в постель. Можно было безбоязненно поднимать на ноги «весь ГПУ», не опасаясь ответных шагов со стороны Ильича. Ведь, когда вождь был здоров, инакомыслящих (а уж тем более инакодействующих) он не терпел, и Феликс Эдмундович в момент лишился бы своего чрезвычайного поста. А теперь Дзержинский мог действовать совершенно свободно, выполняя просьбу (или приказ?) Троцкого о дескредитации Александра Краснощёкова, которого выдвигал Ленин, но который не сработался с любимцем наркомвоенмора Григорием Сокольниковым.
В самом начале лета 1922 года гепеушники вполне могли получить от своего шефа задание: основательно подмочить репутацию Краснощёкова.
Вот тут-то Агранов (или кто-то ещё, но, скорее всего, всё-таки он) и мог предложить Дзержинскому воспользоваться необыкновенной способностью Лили Брик обвораживать мужчин. И ей было дано задание: обворожить и обольстить!
Краснощёкову подыскали дачу в Пушкино (неподалёку от той, что снимала Лили Юрьевна). А Лили Брик принялась выполнять ответственное чекистское задание.
Как к этому отнёсся Маяковский?
Бенгт Янгфельдт пишет:
«Когда много лет спустя Лили спросили, знал ли Маяковский о её романах, она ответила: „Всегда“. На вопрос, как он реагировал, последовал ответ: „Молчал“».
Безмолвствовал Владимир Владимирович и на этот раз. Но написал в сочинявшихся тем же летом автобиографических записках «Я сам»:
«Задумано: О любви. Громадная поэма. В будущем году кончу».
К тому же Маяковский знал, что Лили вскоре должна уехать за рубеж – это тоже было ответственное задание Лубянки, не выполнить которое она не могла. Видимо, совершив две поездки в Латвию и выполнив всё, что ей поручала ВЧК, она заслужила если не награду, то поощрение. Да и близкое знакомство с Яковом Аграновым позволяло на это надеяться – Лили Юрьевна могла во время одного из дружеских застолий поплакаться на то, что ей так и не удалось попасть в Англию. Организовать поездку в Великобританию для ГПУ никакого труда не составляло.
