Очнулся за тысячи верст — в Тифлисе. Как будто цел, здоров — и не годен в строй. Пять месяцев врачи сомневались — не списать ли вчистую? До таких крайностей не дошло. Поправился Михаил. Получил назначение в Тифлисскую школу прапорщиков — курсовым командиром и преподавателем военного дела.
Тихая, безопасная должность. Все удовольствия богатого тылового города. Так нет же! Опять характер.
— На фронт, на фронт, на фронт!
— Ну, езжай помирай, чудак неблагодарный!
В ту весну 1916 года сколько-нибудь серьезных связей с большевиками, с подпольными армейскими организациями Левандовский не имел. И в 1-й броневой автомобильный дивизион, состоявший по преимуществу из рабочих, Михаил постарался попасть по собственному влечению. Мастеровых он привык уважать с детства, понимал, что им быть подлинными хозяевами страны, и по-человечески к ним относился. Как мог ограждал.
И пока еще не за политические взгляды, а за порядочность, за воинское умение и храбрость рабочие-солдаты выделяли штабс-капитана Левандовского из всех других офицеров. Ему избыть после Февральской революции первым выборным командиром дивизиона и товарищем председателя Совета солдатских депутатов. В сущности, это начало пути. Заявка на будущее!
2
Октябрь 1917-го…
Первый фронт революции у Пулковских высот под Петроградом.
Тишину насквозь мокрой осенней ночи взрывает гул моторов. Со стороны Царского Села, куда вчера под колокольный звон всех церквей вступили казаки генерала Краснова, прорываются на большой скорости броневики. Им вдогонку дробно бьют пушки.
Все так же внезапно затихает. Только в поврежденной снарядом сторожке при мерцающем свете коптилки два человека пытаются рассмотреть друг друга. Высокий худощавый в кожаном френче первым протягивает руку:
— Штабс-капитан Левандовский. С кем имею честь?
Штатский с продолговатым, по-южному резко очерченным лицом, отбросив копну волос, называет себя:
— Орджоникидзе, агитатор Центрального Комитета большевиков.
— Не ожидал! Ну что ж… Первый автоброневой дивизион прибыл в распоряжение законного правительства России.
— Спасибо, дорогой!
Друзьями они стали много позже — на Кавказе. Но уже через несколько часов после знакомства без тени сомнения Серго поручил Левандовскому взять под свое попечение и отвезти в Смольный доставленного казаками мятежного генерала Краснова. Михаил согласился.
В двадцатых числах декабря Серго был назначен чрезвычайным комиссаром Украины, уехал в Харьков. Открытка от Левандовского опоздала всего на сутки. Михаил просил навестить его в госпитале. Он тяжело болел, нервничал. Все раздражало. Из дому звали: приезжай скорее… А большевик, с которым необходимо было поговорить по душам, не пришел. «Черт с ними, со всеми! Демобилизуюсь».
Поезда ходили только до станции Беслан. Дальше в сторону Грозного и Порт-Петровска рельсы были разобраны и куда-то увезены, шпалы вывернуты, спалены; большая часть мостов взорвана. Всюду следы недавней кровавой резни. В соответствии с тайным соглашением наказного атамана Терского казачьего войска и Горско-Дагестанского правительства князя Капланова и миллионера-нефтепромышленника Чермоева «дикая дивизия» грабила и жгла Владикавказ, казаки резали горцев, обстреливали артиллерийским огнем чеченские аулы под Грозным.
Михаил шагал по подмерзшему степному большаку. От станицы к станице, от Терека к Сунже. День, второй, пятый, восьмой. Все так же пламенели отсветы пожаров. Горький, вонючий дым перехватывал дыхание. Тупая боль саднила сердце.
На последнем переходе, под самым Грозным, навстречу попался страшный обоз. Телеги с изрубленными трупами. Спросил вахмистра:
— Кого везете?
— Басурман.
— За что их?
— Чеченская делегация с шейхом Дени Арсановым во главе. В станице Грозненской озлились, порубили их всех.
А в городе полыхали вышки и нефтехранилища Новых промыслов…
— Как вы, рабочие, терпите такое? — нетерпеливо бросил отчиму Михаил.
Ответил другой человек. Левандовский слышал о нем еще в школьные годы, раз или два видал на тайных сходках, потом пронесся слух, будто «дядю Костю» угнали в Сибирь. Теперь они сидели друг против друга за столом во флигельке у Возлюбленного. Недавно вернувшийся из ссылки один из первых грозненских революционеров, член партии с 1904 года К. В. Осипов и штабс-капитан царской армии Левандовский.
— Заботы пополам. Я достаю оружие. Ты обучаешь дружину, — заключил разговор Осипов.
Вскоре Осипов выехал в Петроград с письмом от председателя Совнаркома Терской советской республики Ноя Буачидзе к Ленину. Ной просил Владимира Ильича выделить оружие для грозненских рабочих.
Осипова принял Яков Михайлович Свердлов. Сказал, что Ленин и он обсудили письмо товарища Ноя. Сейчас время крайне трудное, враг рвется к Петрограду, каждая винтовка на счету, но для грозненских нефтяников правительство выделит оружие. К концу недели Осипов получил эшелон с винтовками, боеприпасами и легкими пулеметами, а также пять миллионов рублей.
На станции Минеральные Воды Буачидзе встретил эшелон с оружием и сам занялся его дальнейшей судьбой. Осипов, вернувшись в Грозный, сообщил партийному комитету:
— Я обстоятельно рассказал Буачидзе о своей поездке в Петроград, о беседах со Свердловым и вручил ответное письмо Владимира Ильича, адресованное товарищу Ною… Буачидзе просил передать большевикам Грозного, что теперь все зависит от них. Оружие уже есть. Из грозненских рабочих можно создать первоклассные вооруженные силы, и наша партия наконец-то будет иметь на Тереке солидную опору.
При Грозненском Совете тотчас же начала работать военная коллегия во главе с Михаилом Левандовским и георгиевским кавалером большевиком Николаем Гикало. В отряд записывали лишь тех, кто имел рекомендацию от рабочих коллективов или партийной организации. Вскоре Грозный увидел красную пехоту, конницу и артиллерию.
Безнадежно опоздал со своим ультиматумом главарь горской контрреволюции, давний турецкий наймит Ахметхан Мутушев. Левандовский намеренно приказал прочесть во всех ротах и эскадронах это редкостное послание:
«Я, Ахметхан Первый — Диктатор Чечни, приказываю Ревкому и большевикам рабочим немедленно сложить оружие и покинуть город Грозный».
Одно только оставалось непонятным, и об этом не раз между собой говорили Осипов, Гикало и часто приезжавший в Грозный Ной Буачидзе. Что побудило Левандовского, по всем признакам тесно связавшего свою судьбу с советской властью, все-таки подать заявление в партию «левых социал-революнионеров максималистов»? Он не из тех, кто делает «так вдруг». В январе он появился в Грозном, четыре месяца подчеркивал свою беспартийность.
