После полудня вместе с унтер-офицером проверял переписанный с оригинала текст «мира». Офицер уехал вечером, подождав, пока я напишу краткое предисловие, и захватив с собой два экземпляра. Этот текст я посвящу Эрнстелю.
Кирххорст, 5 апреля 1945
Англичане все еще стоят на Везере, переход через который тем не менее состоится в ближайшие дни. Гаулейтер Ганновера распространяет кровожадный призыв — бороться до последнего, но Лёнингу было известно, что он уже принимает меры для личного спасения. Крестьяне закапывают утварь, часть ее прячут в подвалы, а кое-что уничтожают.
Оживленное движение на дорогах привело к тому, что нет-нет, да и зайдет кто-нибудь из знакомых, как сегодня, например, лейтенант Вольны, направляющийся к Везеру. У него были вести от Никиша. Говорят, что предусмотрена «ликвидация» всех заключенных. Никиту удалось передать жене письмо, где он писал, что, пожалуй, это будет самым разумным завершением его судьбы. Все его пророчества, высказанные, в частности, в трактате «Гитлер, злой фатум Германии», исполнились. Но его жена еще надеется, что до уничтожения дело не дойдет. Об этой судьбе я размышляю с особым чувством горечи.
Кирххорст, 6 апреля 1945
Видел высокий, как рождественская елка, дуб, увешанный меч-рыбами выше человеческого роста. Цвет этих созданий, вертевшихся на шелковых лесках, перламутровой зыбью переливался от глубокого серебряно-голубого до всех красок радуги. Игрушкой, которую совместно смастерили Нептун, Диана и Гелиос, я любовался из некоторого отдаления, одновременно слушая бой курантов.
Английские головные танки перешли Везер и остановились у Эльце. Был призван фольксштурм, дабы укомплектовать команду противотанковых заграждений; в связи с этим я поехал в Бургдорф за информацией.
Дороги уже были переполнены устремившимися с востока беженцами. В Бургдорфе царило большое оживление. Корзины и домашняя утварь были стащены в подвалы. Я переговорил с командирами фольксштурма и предводителями округов; казалось, духи жизни оставили их. Еще отдавались приказы к сопротивлению и особенно — к подрыву танков, но все больше формы ради, ибо в соседних комнатах уже вовсю укладывали вещи. Я произнес краткую речь против какого бы то ни было насилия над заключенными, но и склонности к этому ни в ком не обнаружил.
Нижнесаксонские крестьяне становятся благоразумны, когда дело касается их усадеб. Правда, пока еще опасно заявлять открыто, что усадьбы-де желательно сохранить; кое-кто из бургомистров, пытавшихся это сделать, был поставлен к стенке. Что же касается меня, то, смею думать, ради спасения этих старых насиженных мест я не жалел сил.
Через два-три дня мы увидим на нашей меже вражеские отряды. Со времен наполеоновских войн данный спектакль повторяется впервые, если не считать 1866 года. На этом повороте мне очень не хватает Эрнстеля.
Кирххорст, 7 апреля 1945
Солнечное утро после прохладной ночи. Пленные большими колоннами уходят на восток. Летчики «бреют» дорожную траву; слышны грохочущие залпы бортовых орудий. Далеко впереди, кажется, попали в цель; целый табун лошадей с развевающимися гривами и пустыми седлами галопом унесся прочь. Время от времени заходят пленные, ища укрытия. Так, сарай заполонил отряд русских, набросившихся на кучу моркови. Перпетуя раздает им куски хлеба. Потом — поляки; спрашиваю одного из них, не намерен ли он сразу же пробираться к восточной границе;
— О нет, только через год. Пусть сначала уйдут русские.
Уже намечаются новые конфликты.
После завтрака опять раздается голос радиодиктора: «Танки продолжают продвигаться на северо-восток и угрожают столице округа».
Улица пустеет. Видно, как крестьянские тележки выезжают на болото, белые и красные матрасы сверкают далеко вокруг. Сосед Ламанн тоже запрягает — «ради лошадей», сам же еще собирается на поле сажать картошку.
После полудня «продергивал» редиску, спал и закончил читать Вуда; время от времени заходили беженцы. К несчастью, из-за вчерашней поездки под дождем я сильно простудился. Записываю это не столько для того, чтобы пожаловаться на неудобства, сколько потому, что в подобных обстоятельствах необходима особая острота наблюдения.
В остальном ситуацию нельзя назвать неприятной. Партийные приказы, продуктовые карточки, полицейские предписания потеряли свою злободневность. Ганноверское радио тоже перестало вещать. Голоса, годами упивавшиеся фальшивым пафосом, замолкают в час опасности, когда информация о положении дел населению жизненно необходима. Не слышно даже сирен воздушной тревоги.
Кирххорст, 8 апреля 1945
Ночь прошла спокойно. Принял хинин, после чего грипп немного сдался. Перед этим прочитал несколько охотничьих рассказов Тургенева, их я ценю с давних пор, хотя мне и мешает роскошное парижское ружье, с которым он разгуливает по лесам.
День рождения моего дорогого отца, столь жаждавшего узнать, чем же закончится эта война и каким по ее окончании окажется образ нового мира. Но об этом он, безусловно, узнать успел — я вспоминаю прекрасное высказывание Леона Блуа, где он говорит, что дух в момент смерти переживает историю в субстанции.
Англичане стоят у Паттенсена, у Брауншвейга и на побережье. Беженцы все еще покидают город.
После полудня мощные взрывы в окрестностях; огромные облака дыма поднялись в районе Винзена-на-Адлере. И все-таки приятно, что гнет, который сопровождал господство партии более двенадцати лет и атмосферу которого я ощущал сам, продвигаясь маршем по Франции, рассеивается вместе с дымом.
Вечером артиллерийский огонь вблизи Херренхаузена, отмеченный точечными вспышками взрывов.
Кирххорст, 9 апреля 1945
Снова хинин. За ночь дорога переполнилась солдатами, отступавшими беспорядочным потоком. Вошел молодой унтер-офицер; Перпетуя снабдила его шляпой и плащом.
Утром с Везера возвратился д-р Мерсье. Я подарил ему машинописную копию воззвания к миру.
В течение всего дня в нашей обширной болотистой местности то там то здесь раздавались орудийные залпы. Впечатление такое, будто американцы пропитываются ею, как фильтровальная бумага.
После полудня распространились слухи, что мы попали в котел. Вечером, где-то совсем близко, — пистолетные и ружейные выстрелы.
Кирххорст, 10 апреля 1945
Беспокойная ночь. С наступлением дня при плотном тумане начинают стрелять штелльские орудия, короткими резкими залпами, вдоль самого дома. Жители, кое-как одевшись, бросаются в сад и прячутся в бункере. Я пишу это в кабинете под звуки очередных залпов, от которых дом содрогается, как наковальня под ударами кузнечного молота.
Наконец проглядывает солнце. После полудня в деревню прибывают две американские бронированные машины из Нойвармбюхена, берут в плен четверых солдат противовоздушной обороны и поворачивают назад. Рассказывают, что в Шиллерслаге, Ольдхорсте и других местах появились танки. Штелльская батарея расставила по краю местности стрелков, снабдив их фаустпатронами, и продолжает огонь. До самой ночи слышно, как они постукивают, и видно, как светящиеся снаряды перелетают через дом, направляясь в сторону Гросбургведеля. Следом — энергичная перестрелка в лесах вокруг Кольсхорна.
Кирххорст, 11 апреля 1945
На рассвете нас разбудил грохот танков. Штелльские орудия в бой не вступили. Ибо их расчет ночью скрылся, взорвав пушки последними снарядами и расправившись со своим фельдмейстером, пытавшимся бежать, переодевшись в штатское. Это был тот самый человек, который мечтал сровнять с землей лагеря военнопленных. И вот теперь его труп лежит в пожарном депо.
В девять часов мощный, все более нарастающий размалывающий звук оповестил о прибытии американских танков. На улице ни души. Глазу, ослепленному утренним светом, улица видится еще оголенней, будто из нее выкачали воздух. В этой полосе, как уже не раз бывало, я чувствую себя последним, кто обладает командной властью. Вчера в связи с этим отдал единственный приказ: занять позиции противотанковых заграждений и затем отойти, как только покажется острие танкового клина.
Между тем, как и всегда в таких ситуациях, о чем мне докладывают наблюдатели, разыгрываются непредвиденные сцены. Заграждение расположено в «оборонительном кустарнике» старого ландвера у Данны, возле участка леса, когда-то приобретенного моим отцом. Там появились двое неизвестных и заняли позицию у опушки, вооружившись фаустпатронами. Головные танки замечают их и останавливаются, так как нужно время, чтобы отрядить стрелков, которые разоружат и возьмут их в плен.
Затем приходит еще один странник-одиночка и останавливается неподалеку от заграждения у лесной тропы. В тот момент, когда показывается первая серая машина с пятиконечной звездой, он разряжает пистолет себе в голову.
