Независимо от того, каким будет Григорий Мелехов в третьей книге романа (он может и остаться в руках кулаков, ничего странного в этом не будет), нам надо решить вопрос: с кем, на чьей стороне из перечисленных нами действующих лиц романа находится сам Шолохов.
Янчевский указывает на Изварина. По утверждению Янчевского, Изварин «излагает политическую программу автора». Это логично, если считать Шолохова идеологом кулачества.
Вспомним, как мы формулировали политические лозунги Изварина: за полную автономность Дона, за кулацко-зажиточный атаманский «державный Круг», за изгнание пришлых и иногородних с «казачьей земли», против монархии, но за беспощадную борьбу с большевиками.
И вот нас пытаются убедить, что эти лозунги есть лозунги самого Шолохова! Как можно отождествлять Шолохова с Извариным, когда Шолохов прямым образом разоблачает классовую суть изваринской программы, указывая социальные корни ее – кулацко-зажиточное казачество? Как можно отождествлять Шолохова с Извариным, когда Шолохов, иронически называя его «заядлым казаком-националистом», указывает с той же иронией, что «кружил Изварин головы простодушным казакам и малообразованному офицерству». Если бы Шолохов кулацко-изваринскими глазами смотрел на действительность, он извратил бы, конечно, образ представителя казачьей бедноты Лагутина, извратил бы образ казака-большевика Бунчука, не назвал бы большевизм Гаранжи «большой человеческой правдой» – и главное – не стал бы выдвигать в романе в качестве одной из основных проблему:
– Какими путями сочетать «казачье-национальное» с большевизмом, какими путями основные массы трудового казачества должны прийти под знамена пролетарской революции?
Для Изварина, написавшего на своем знамени лозунг непримиримой борьбы с большевиками, явно немыслима такая постановка вопроса. А она явственно звучит и в трактовке образа Григория
Мелехова, и в обрисовке Федора Подтелкова, Кривошлыкова, Лагутина, Бунчука, а также Мишки Кошевого и Христони.
Автор не сливается в полной мере ни с одним из героев романа. Он не поднимается еще до уровня Бунчука или Лагутина, не овладел пролетарским мировоззрением. Может быть, образ Григория характеризует идейный уровень Шолохова? В некотором смысле об этом можно говорить, поскольку сама постановка вопроса о сочетании «казачье-национального» с большевизмом, с одной стороны, чужда Изварину, а с другой стороны – не нужна, уж решена для Лагутина и остается в силе лишь для Григория да для мелкобуржуазного казачьего интеллигента-офицера Атарщикова. Конечно, Шолохов стоит несколько выше своего героя – Григория, пытается трезво оценить его колебания, наблюдает за ним как бы со стороны. Объединяет же Шолохова с Григорием не преодоленная еще иллюзия «национальной» обособленности казачества от остального крестьянства России. Здесь – пункт, в котором Шолохов не поднялся над Григорием. Здесь – основной показатель того, что в мировоззрении Шолохова сильна, если можно так выразиться, середняцкая струя, живуча двойственность» «души» середняка. Признание казачества нацией реакционно. Эту сторону дела только и видит Янчевский. Но реакционна ли такая, если не центральная, то одна из основных, идея романа, которую можно сформулировать так:
– Нет возврата к старому тихому Дону. Война и революция вздыбили его. Но нелегок путь к новому трудовых масс казачества. Гири традиции и неизжитых иллюзий задерживают их поворот к пролетарской революции. Нужны суровые исторические испытания (они должны быть показаны и в третьей книге), чтобы этот поворот полностью осуществился, чтобы кончились колебания. Основное в этих колебаниях: можно ли сочетать казачий уклад, пресловутое «национально-казачье» с большевизмом, с диктатурой пролетариата (т. е. в какой форме должен быть союз трудовых казачьих масс с рабочим классом, под его руководством).
Вопреки реакционным установкам Листницких и Извариных, устами лучших представителей казачьей бедноты и середнячества – Лагутина, Кривошлыкова, Подтелкова – «Тихий Дон» отвечает: – можно! «Казачье-национальная» бедняцко-середняцкая «правда» не противостоит большевистской «большой человеческой правде».
Реакционна ли эта идея? Нет. Разумеется, что сама постановка вопроса и некоторые колебания самого автора говорят об ограниченности и непролетарских чертах мировоззрения Шолохова. Он не выражает реакционные взгляды казачьего кулачества и дворянства, как бы ни старался доказать это Янчевский. Шолохов выражает взгляды тех трудящихся масс казачества, которые еще не изжили традиционных иллюзий, но изживут их до конца под влиянием пролетарской революции.
Этим самым решается в основном и вопрос о классовой природе творчества Шолохова. Делают ошибку те, которые безоговорочно готовы назвать Шолохова пролетарским писателем. Более правильно сказать, что Шолохов является крестьянским писателем, имеющим данные для перерастания в пролетарского писателя, но при отсутствии целостного диалектико-материалистического мировоззрения», подвергающегося в ряде моментов влиянию классово-враждебных сил.
Как в таком случае надо характеризовать критические наскоки Янчевского, который предлагает бить оглоблей писателя, приближающегося к пролетариату? Несомненно, что перед нами типичный образец «левацкого» загиба в нашей коммунистической критике, непонимание всей серьезности проблемы приближения к нам мелкобуржуазного писателя, имеющего данные стать на рельсы пролетарской идеологии. Мы должны бороться как и с теми, кто скороспешно объявляет Шолохова пролетарским писателем, так и с критиками типа Янчевского, упрощенцами и вульгаризаторами, ведущими линию на отталкивание от пролетарской литературы таких мощной силы писателей, как Шолохов.
В заключение – несколько слов об общей идее «Тихого Дона». Развернутую мотивировку своих положений я не собираюсь сейчас давать, так как это правильней будет сделать после опубликования третьей книги романа. Я уже говорил, что помимо узко «донской» проблемы в романе нащупывается более широкая проблема: гуманизм и классовая борьба. Из чего я это заключаю?
Если внимательней вглядеться в образ Григория Мелехова, то можно заметить, что перед нами не столько середняк во всей конкретности своих типических свойств (многое в нем недосказано: отношение к вопросу о земле, отношение к бедноте, к городу после революции и пр.), сколько мелкобуржуазный интеллигент, мучающийся в поисках решения проблемы гуманизма. Именно гуманистской струей в своем характере, беспредельной «жалостью к человеку» отличается Григорий от других казаков, действующих лиц романа. Здесь дело не только в пацифизме, в отношении к войне мелкобуржуазного пацифиста, отрицающего всякую войну, в том числе и гражданскую. И эти пацифистские мотивы звучат в Григории, но еще до войны мотив «жалости к человеку» является одним из главных в характеристике Григория (случай с Франей, например), и этот мотив проходит вплоть до конца второй книги.
