— Вообще-то я намеревалась написать роман из истории нашей семьи, — объясняла она своим датским родственникам, — но когда я начала писать, все изменилось, без изменения остались разве что пара имен.
Пожилая тетушка Сигне Доротея Ворсё обладала исключительным талантом рассказывать сказки и истории, и память о ней Сигрид Унсет увековечила в романе «Мадам Дортея».
Газеты писали, что «роман — начало огромной эпопеи». Почему-то они не сомневались, что книгой «Мадам Дортея» Сигрид Унсет открыла новый цикл исторических романов. Вдова управляющего стекольным заводом неподалеку от Гаусдала, по имени которой названа книга, после смерти мужа вынуждена уехать и начать новую жизнь. И книга, конечно же, будет иметь продолжение, поскольку действие романа заканчивается накануне аукциона, на котором будет решена судьба имения.
В целом книгу приняли очень хорошо. Хотя и на сей раз не обошлось без обычных упреков по поводу стиля Сигрид Унсет. Кое-кому показалось, что действие романа чересчур затянуто и местами автор грешит канцеляризмами. Конечно же, и в этом романе писательница не изменила своим католическим воззрениям. Герой романа, немецкий стеклодув Шарлах, — католик, опора семьи. И не исключено, что маленький Бертель в одном из следующих томов станет монахом или католическим священником. Эта тема волновала многих.
«Книга сама по себе занятная, но старомодная», — писал Андреас Эриксен в газете «Арбейдерквиннен»[680].
«Судя по этой книге, Сигрид Унсет явно замахнулась на перспективу создания нескольких томов. И держит читателя в напряжении», — отозвалась ее бывшая подруга Барбра Ринг, попавшая к ней в немилость[681]. «Очарованию этого романа невозможно противиться», — признавался Винснес[682]. Книга раскупалась неплохо, но, увы, эпоха настоящего коммерческого успеха, похоже, осталась в прошлом. С годами и в Швеции, и в Дании ее творчество уже не вызывало былого интереса. Даже вполне доброжелательные отзывы критиков о «Мадам Дортее» не могли спасти положение. Со времен «Улава, сына Аудуна» тиражи сократились, только книга «Одиннадцать лет» еще пользовалась спросом. В Швеции годом раньше издательство «Нурстедс» отказалось переводить «Автопортреты и пейзажи», но сейчас «Мадам Дортея» вышла в шведском переводе. В Дании продавали норвежское издание. Чтобы компенсировать потери за утраченный немецкий книжный рынок, Эйлиф Му попробовал найти других иностранных издателей, которые могли бы заинтересоваться последним романом Сигрид Унсет, писательницы с мировым именем. Он уговорил Кристиана Эльстера написать увлекательную мини-биографию — «Некоторые стороны жизни Сигрид Унсет», основанную на письмах.
Сама Сигрид Унсет продолжала переписку с Альфредом А. Кнопфом и обращала его внимание на новые скандинавские книги по мере их выхода. «Мама выходит замуж» — отличная книга, very fine, так она отзывалась о новом романе Муа Мартинсон. Унсет также очень высоко ценила творчество Ивара Лу-Юханссона[683]. Часто ей удавалось убедить Кнопфа включить в издательские планы произведения тех или иных скандинавских писателей.
Эта осень в Бьеркебеке прошла под знаком творчества и покоя. Ханс, к ее удивлению, сдал экзамены и поступил в университет Осло. Ее сестра Сигне общалась с ним чаще, чем она сама. Андерс в августе вернулся домой, получив диплом инженера. Она надеялась на скорую свадьбу, но для начала ему пришлось подыскать постоянную работу. Он нашел временную работу на одном из автозаводов в Осло и снял комнату в столице, так что редко заглядывал в Бьеркебек. В свободное время он подрабатывал инструктором по стрельбе. Конечно, она не могла нарадоваться, что Андерс вернулся домой. Но откуда взяться предрождественскому настроению, когда в мире происходят такие события?
В ноябре Унсет получила вести из Финляндии. Неожиданно обнаружилось, что в переписке с финскими писателями они больше обсуждали, как выжить, а вовсе не судьбы литературы. Супружеская чета, писатели Ярл и Сага Хеммер, которых она знала еще с первой встречи скандинавских писателей, горячо благодарили за ее посылки, которые оказались как нельзя кстати. Только настоящая мать семейства, которая заботится о своих домочадцах и о доме, могла проявить такую предусмотрительность, с восторгом писали они. Но Сигрид Унсет по-прежнему считала свою помощь не слишком весомой.
Хадсон Строд, американский писатель, с которым она наладила контакты благодаря Кнопфу, приехал в Бьеркебек прямо из Финляндии. Все, что он поведал о советских жестокостях, очень расстроило и взволновало ее. Она хотела как-то помочь, внести свой вклад в судьбу Финляндии. Но что она могла сделать? В первую очередь она продала на аукционе свою Нобелевскую медаль и всю сумму — 25 000 крон — передала в фонд помощи Финляндии. После Рождества, которое показалось ей таким непривычным без Моссе и матери, она устроила так, что смогла принять нескольких финских детей в рамках программы помощи Финляндии.
В феврале на пороге ее дома стояли трое непоседливых и истощенных малышей. Они привезли с собой прошение от Комиссии по делам финских беженцев. Она подписала эту бумагу и пообещала позаботиться об Элми, Тойми и Эйри Койвула. Они были погодки, старшему из них исполнилось четыре года. Теперь у Матеи снова появилось много хлопот, а Сигрид Унсет могла с наслаждением прислушиваться к детским голосам и смеху из сада. Вместе они изучали финское произношение и осваивали самый необходимый для общения лексикон. У Сигрид Унсет появился еще один довод в пользу поездки в Америку. Она получила третье приглашение от Университета Дюка. Возможно, своей поездкой она могла бы хоть как-то помочь Финляндии? Правда, в беседе с Фредриком Поске, обсуждая свои планы, писательница обронила: «Бог знает, я совсем не хочу уезжать из дома сейчас, когда все так нестабильно, больше всего я хочу быть вблизи от своего дома и своих ребятишек»[684].
И Скандинавское общество, и литературный агент Кнопфа Кэрол Хилл начали планировать ее грандиозное турне. К марту 1940 года многое уже прояснилось, и ее просили в лекциях и выступлениях сконцентрироваться на трех ключевых темах: влияние войны на скандинавские страны, мировая политика и литература, роль женщин в искусстве и культуре. Поске одобрил планы, хотя Унсет и не была уверена, что ее голос будет услышан: «Конечно, я понимаю, что мне будет безумно сложно сделать что-то в Америке. <…> И все же я обязана, я должна попытаться…»[685] Нини Ролл Анкер она заявила, что постарается «всячески использовать свой престиж за границей»[686]. Унсет ненавидела публичность, но послала подробные автобиографические сведения в редакцию энциклопедии «Писатели XX века», когда ее об этом попросили. Нини Ролл Анкер получила разрешение использовать их частную переписку в качестве основы для биографической книги о ней. «Пусть мир узнает, что я никогда не верила в „святой эгоизм“ — ни у художников, ни у других людей»[687], — считала Унсет.
