«Русский инвалид» и «Московские ведомости» действовали заодно, никакого примирения не допускали с польскими революционерами, только полное уничтожение банд, суд над пленниками и высылка их в дальние края России. Александр Васильевич Головнин, министр народного просвещения и сторонник великого князя Константина Николаевича, выступал за примирение с Польшей, выступал как главный цензор против яростных статей «Московских Ведомостей», которым приходилось выплачивать денежные штрафы и другие преследования со стороны цензоров, подчинявшихся Министерству народного просвещения. И дружеские отношения с Головниным временно прекратились.
А.В. Никитенко в своем «Дневнике» (т. 2) тоже пишет о том же Головнине и высказывает к нему свое отношение по целому ряду тогдашних позиций:
«Я отдал Тютчеву брошюру, в которой Головнин опубликовал, какие его представления и проекты не утверждены государем или советом Государственным. (В примечаниях здесь говорится: «Брошюра Головнина – одна из многочисленных «записок», составлявшихся по его указаниям и имевших целью подчеркнуть его труды о благе государственном. По воспоминаниям осведомленного современника, «проекты самые разнообразные сменялись в его голове, как в калейдоскопе, с изумительною быстротой» (Феоктистов Е.М. Воспоминания. Л., 1929 С. 130). Что за гнусность этот Головнин! Это род доноса обществу на того и другого. Тютчев пришел в изумление и негодование. Нельзя ли донести это до сведения государя? Тютчев взялся показать брошюру князю Горчакову. Не сделает ли он этого?
Во дворце спросили у Муравьева: долго ли он останется здесь и какая цель его приезда в Петербург? Он отвечал: «В краю, мне вверенном, жонд польский побежден, но я приехал сражаться с тем жондом, который в Петербурге».
Валуев не поехал к Муравьеву, оправдываясь тем, что он не знает, принял ли бы его Муравьев?
У Муравьева, разумеется, не были также Головнин, Рейтерн и знаменитый гуманист Суворов».
В Петербург приезжал Катков, ходил по министерским кабинетам, бывал и у Милютина, у них оказалось много общего, Катков был приглашен на воскресные вечера к Милютиным, а когда приходил, то завязывалась дружеская беседа. И эта дружба продолжалась несколько лет…
В конце 1864 года Дмитрий Милютин мог подвести некоторые итоги своих преобразований в деятельности военного Министерства. В середине года он предположил резко сократить наличие военных частей, перевести их состав на мирное время, но неожиданно понял, что все это не так-то просто, генералы все еще опасались возобновления Польского восстания, уговаривали военного министра оставить войска в боевой готовности, а уж потом постепенно войска сокращать. Дмитрий Алексеевич поневоле соглашался с этим, хотя это и обходилось дорого. Армия насчитывала 1 миллион 137 тысяч человек одних регулярных войск, а вместе с иррегулярными –1 миллион 250 тысяч. Но эта армия, о которой знали в Европе, оградила Россию от нападения европейских государств в защиту Польши.
В ходе борьбы с поляками, с Польским мятежом было вновь сформировано 56 полков, 14 новых дивизий, вот что такое Военное министерство…
Дмитрий Алексеевич внимательно следил за вооружениями в Европе, которая в техническом отношении опережала Россию, там придумали оружие и пушки заряжать сзади, увеличивая дальность выстрела. Только русскую армию успели перевооружить 6-линейными нарезными винтовками, а в Европе изобрели ружья, которые заряжаются сзади металлическим патроном.
Только в русской полевой артиллерии ввели нарезные медные орудия, а в Бельгии и Германии появились первые стальные пушки. И в крепостной артиллерии в Европе увеличили калибр орудия и дальность выстрела, а у России недоставало средств для подобных преобразований. «И неудивительно, – думал Милютин. – У нас были орудия самых больших калибров, которые только что происходили испытания, ведь броня кораблей утолщается, ее необходимо пробить, чтобы остановить корабль, идея заряжать сзади орудия самых больших калибров принадлежит нашим инженерам, но заводы Круппа уже приступили к изготовлению орудий 9– и 11-дюймовых, а мы еще топчемся на 8-дюймовых. Вот беда-то возникнет наша идея, а ее уже осуществляют в Европе, особенно в Германии. Поэтому западные государства всегда перегоняют нас в оснащении своих армий вооружением и снаряжением, которые успевают хорошие инженеры придумать и изобрести. У нас слишком огромная страна, по сравнению с соседями мы беднее в техническом и промышленном отношении, не успеваем воспользоваться своими идеями из-за ограниченности финансовых средств, вот и отстаем… И какая огромная армия… А сколько хлопот по части инженерной, по интендантской, по военно-врачебной, по военно-судной, по военно-учебной службам, повсюду нужно было вводить новые установки и преобразования, всюду царят старые, николаевские порядки, приходится если не ломать, то осторожно, постепенно, сознательно понимать отношения дисциплинарные, серьезнее смотреть на все служебные требования. И как мало времени остается на то, чтобы во все вмешаться, все проверить. Начал ходить в петербургские военно-учебные заведения, надо бы почаще, но нет свободного времени, наметилась пятница для посещения, но и то попадаю не всегда, а столько там проблем, офицеры нужны грамотные, толковые, ох придется, видно, России повоевать за свои границы, уж больно великая и необозримая она стала, а сколько завистников… Во всех специальных училищах, во всех высших военно-учебных заведениях производится полный пересмотр учебных курсов, чтобы после окончания учебного заведения офицер сколь можно ближе удовлетворял практическим требованиям соответствующего рода службы. Ведь Яков Иванович Ростовцев, вспоминается, стремился к наружному эффекту, как и вся николаевская придворная система, а от этого страдала польза практического дела, он больше заботился о теоретическом знании, а ведь нужно было готовить специалистов для каждого рода службы… Беда старой военной системы в том, что армия была разделена на гвардию и простую армию, своего рода аристократию и «рядовых» офицеров и солдат, часто бывало, что молодой офицер из гвардии становился начальником старых, опытных офицеров. А это чаще всего приносило вред, но попытка перестроить управление военным делом не удалась, привилегии гвардии остались нерушимыми. Ничем не могли помочь ни статьи в «Русском инвалиде» и «Военном сборнике», ни личный разговор с императором, который предупредил меня, чтобы я никаких попыток больше не предпринимал, слишком много неудовольствия, сказал он, возбуждает этот вопрос, заговорили о ваших разрушительных замыслах демократическими средствами подкопаться под основы престола, о вашем радикализме, не будем больше возбуждать общественность, никаких статей по этому вопросу. Сказал, как отрезал…»
