Он ежедневно приносил какие-нибудь новые вещицы, флакончики, статуэтки, говоря, что получил это в подарок от матери или разыскал в ненужной рухляди дворца.
Я знала, что он очень любим своей беспорядочной матерью, и что во дворце много всякого хлама — и мысль о том, что он одержим клептоманией, не приходила мне в голову.
Наступили рождественские праздники, но мы провели их не столь весело, как прежде. Великий князь становился все задумчивее и рассеяние; между нами росла какая-то тайна. Часто лицо его выражало глубокую и тревожную думу. Он обдумывал тогда новое похищение и боялся, чтобы я не узнала правды.
В январе начались приготовления к свадьбе великой княжны Марии, и почти все время великого князя было поглощено обедами, парадами, приемами. Он приходил вечером донельзя усталый и сонный; говорил мало, и я теряла возможность следить за ним.
Однажды, задумав развлечься, он пригласил меня на охоту за волками. Хотя мне и не хотелось, но я, по обыкновению, согласилась. Облачилась в такой же охотничий костюм, как и он, с большими усилиями напялила на себя ботфорты, подобрала под шапку волосы и отправилась с ним в путь, всюду принимаемая за английского принца и пользуясь соответственным этому званию почетом.
Дорогой мы переночевали в крестьянской избе; верстах в восьми оттуда вышли из саней и пошли пешком по глубокому снегу, в котором я вязла чуть не до поясницы.
Я страстно люблю снег, при виде его мне хочется кататься в нем, есть его, гладить, как самый дорогой для меня предмет. Мне кажется, что даже сама смерть под этим ослепительным белым саваном не лишена поэзии.
Мы шли по следам рыси, которые скоро исчезли. Осматривая деревья, я заметила на одном из них что-то серое и указала на это великому князю. Он прицелился, и после второго выстрела убитая рысь, сорвавшись с дерева, упала в снег.
Отсюда мы в 3 часа проскакали 75 вёрст до Павловска, где была уже приготовлена охота на волков. Я стояла рядом с великим князем у опушки леса, откуда сотни крестьян с громкими дружными криками выгнали на нас поочередно пять волков. Они были убиты его последовательными выстрелами, за исключением одного раненого успевшего убежать в лес.
Крестьяне подтащили убитых зверей к ногам великого князя, а он, сорвав с сосны ветку, передал ее мне, чтобы я возложила ее на них в качестве обычного трофея. В заключение мужики подняли августейшего охотника на руки и стали качать с криками ура.
Мы возвратились с 6-часовым поездом, а в 8 часов я уже сидела в Михайловском театре, восхищаясь, прекрасной игрой артистка Паска.
11 января была свадьба великой княжны Марии Александровны[7]. Получив билет на место в галерее салона где должна была пройти императорская фамилия в церковь и обратно, я отправилась туда пораньше и очутилась среди избранной и разряженной, как на балу, публики.
Внизу колыхались человеческие волны, отливавшие шелком и бархатом дамских туалетов и блестевшая золотом и серебром военных и придворных мундиров увешанных орденами и лентами.
Вдруг все замолкло и как бы замерло; придворные дамы выстроились в два ряда, показался церемониймейстер, а за ним государь с государыней. Царь имел вид серьезный и глубоко растроганный, а государыня была такая бледная, худенькая и тщедушная, что я удивилась, как она могла выносить тяжесть всех своих бриллиантов; она была ими осыпана с ног до головы на сумму, как говорил мне Николай, 28 миллионов франков.
За ними подвигались рядом, как солдаты в строю, четыре наследника тронов: России, Англии, Дании и Пруссии, а потом в таком же порядке, шли три принцессы: галльская, милая и грациозная, как всегда; Дагмара, затмевавшая своей счастливой и пикантной красотой необычную прелесть своего костюма, и третья принцесса Прусская, возвышавшая по контрасту прелести первых двух.
Наконец, появилась новобрачная под руку с своим молодым супругом, одетым в мундир русского моряка; на ней было платье из серебристой ткани с бархатным, обшитым горностаем, шлейфом, который несли четыре камергера, а на голове блестела бриллиантовая корона, лучшая из всех, когда-либо виденных мною. Затем шли прочие великие князья, просто князья, сановники и посланники.
Я поспешила домой расспросить Николая о дальнейшем церемониале, но он от усталости едва мог говорить и только дал мне пропускной билет в большую Николаевскую залу посмотреть на обед.
Громадная зала вся была уставлена небольшими столами для дворянства и иностранных гостей, а над ними в конце ее, в виде магического полукруга, блиставшего драгоценными камнями, крестами и орденами, возвышался императорский стол. Новобрачная сидела рядом с государем, ее супруг рядом с императрицей, а митрополит напротив государя.
Обеденные тосты перемежались пением и музыкой под неумолчный аккомпанемент звона тарелок, ножей и вилок. Я была близь Патти и с восхищением слушала ее пение.
Обед кончился скоро, как в разыгранной на сцене феерии. Что же касается бала, то он был такой же, каковы вообще русские дворцовые балы, самые блистательные, по отзывам иностранцев, из всех.
Празднества следовали за празднествами, Николай жаловался на усталость, а я была очарованна всем виденным.
Незадолго до разъезда приглашенных явился император Франц-Иосиф скрепить примирение, начатое на венской выставке. Конечно, за кулисами этих официальных торжеств было множество других, где под влиянием вина, цыганского пения и женской красоты, великие мира обращались в простых смертных. Но лучше не будем об этом говорить; все мы люди, все человеки!
Начало грозы. Мое последнее посещение дворца великого князя. Арест Николая
После отъезда великой княгини Марии Александровны наступил Великий пост, и Петербург утих и как бы нахмурился. Великий князь снова отдался своему дворцу с удвоенным рвением, и, казалось, совсем позабыл о своем намерении участвовать в ученой экспедиции на Аму-Дарью.
Как-то после Пасхи он сказал мне о своем желании купить какую-то дорогую картину и, за неимением для этого средств, решил заложить разные вещи. Я отговаривала его от такого нелепого и смешного поступка, но он настоял на своем, и в одно прекрасное утро все эти вещи исчезли из дворца.
Всю неделю, следующую за Пасхой, я чуяла в воздухе какую-то беду. Молчание, рассеянность и раздражительность Николая поражали меня. Я узнала, что за ним постоянно посылают и спрашивают его о том, где я храню свои драгоценности, деньги и бумаги. Это ему показалось странным, и он сообщил мне об этом.
13 апреля он велел мне собрать все, что было у меня ценного, бумаги, деньги, и отдать на хранение в американское посольство. Я, было, воспротивилась, но он сам все уложил в два ящика и дал мне подробные наставления о том, как я должна поступать, если у меня сделают обыск.
