Кустодиев глядел на их значительные, какие-то затаенные лица. В каждом свое раздумье, достоинство, свой мир. Невольно вспомнились наутюженные, застегнутые на все пуговицы сановники из "Государственного Совета". Там была озабоченность, облеченная в хорошо обдуманные слова, здесь — подлинная, молчаливо-тяжелая забота.
Неожиданно Тимоша, вспомнив что-то, всполошился:
— М-м-м… Ишь я какой дурак. Купил на ярмарке картинку лубочную, да и забыл…
Он вытер руки, расправил картинку. Все склонили головы и сразу оживились.
— Пы-ры-ох… — начал читать подпись к картинке Тимоша и протянул бумагу гостю: — Михалыч-то лучше читает.
На лубочной картинке были нарисованы два дерущихся мужика. Внизу стояли жирные и высокие, как забор, буквы: "Прохор да Борис поссорились, подра-. лись, за носы взялись руками да бока щупали кулаками".
— И-и-и, глянь-ка, как он того за нос цапнул…
— А другой-то за грудки, за грудки…
— Ты, Тимофей, вот так-то япошку приструни. За бока его, за бока, да свой-то нос ему не давай.
— Да ежели б мне одежонку хорошую дали да ящичек с патронами! — лихо подмигнул Тимоша.
…Возвращаясь из Семеновского, он опять думал: какую форму придать тому, что он задумал написать? Какова вообще его роль в современном искусстве? Его назвали как-то неопередвижником, то есть новым передвижником. По какому пути он пойдет? Позиции старых передвижников слабели, на арене появились новые художественные объединения, и прежде всего "Мир искусства". В нем привлекало Кустодиева свежее видение мира, с передвижниками же его связывали народность, демократизм. В то же время он хотел, не становясь рабом идеи, «литературы», в живописи "рассказывать каждым мазком", чтобы картина «говорила», как старые голландцы, как Питер Брейгель. Хочется создать что-то радостное, «говорящее».
Он вернулся в усадьбу. В рассеянности поцеловал жену, сына. Прочел письмо от Михаила: "Здравствуйте, мои милые Загогулин и Загогулинка!.. После вашего отъезда жизнь пошла серее, несмотря на солнечные ясные дни… Портрет Бобринского водворили в Мари-инское палаццо… Не слышно ни свободных парламентских споров, ни митингов…"
В письмо была вложена газетная вырезка из "Нового времени" о том, что этюды Репина к картине "Торжественное заседание Государственного Совета" куплены за 10 000 рублей, из коих 5000 рублей согласно желанию профессора И. Е. Репина передано в "высочайше учрежденный комитет по усилению флота".
Граф Бобринский, император, пожертвования Репина — все это была далекая петербургская жизнь. Борис Михайлович же сейчас жил мыслями о будущей картине, картине совершенно нового характера, и чувствовал: учитель его Илья Ефимович не узнает своего ученика.
«На Кустодиева я возлагаю большие надежды. Он художник даровитый, любящий искусство, вдумчивый, серьезный, внимательно изучающий природу. Отличительные черты его дарования: самостоятельность, оригинальность и глубоко прочувственная национальность; она служит залогом крепкого и прочного его успеха» (И. Репин).
Автопортрет.
Портрет художника-гравера В. В. Матэ. 1902 г.
Портрет Р. И. Нотгафт. 1909 г.
Портрет И. Я. Билибина. 1901 г.
Портрет Ю. Е. Кустодиевой, жены художника. 1903 г.
«Вы — большой исторический живописец, у вас широкий охват русской жизни, и это обязывает вас перед будущим. Помните эту вашу миссию и высоко несите свое знамя» (М. Нестеров).
Автопортрет.
Ярмарка. 1906 г.
Портрет искусствоведа и реставратора А. И. Анисимова. 1915 г.
Купчиха. 1915 г.
Масленица. 1916 г.
Купчиха с зеркалом. 1920 г.
Красавица. 1915 г.
Московский трактир. 1916 г.
«Много я знал в жизни интересных, талантливых людей, но если я когда-либо видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве. Все культурные люди знают, какой это был замечательный художник. Всем известна его удивительно яркая Россия, звенящая бубенцами и масленой. Только неимоверная любовь к России могла одарить художника такой веселой меткостью рисунка и такой аппетитной сочностью краски в неутомимом его изображении русских людей…» (Ф. Шаляпин).
Автопортрет
Большевик. 1920 г.
Портрет П. Л. Капицы и Н. Н. Семенова.
Портрет Ф. И. Шаляпина. 1922 г.
Портрет Ирины Кустодиевой. 1926 г.
…На выставке осенью 1906 года посетители толпились возле картины «Ярмарка» Кустодиева. Это был совсем небольшой картон. Пространство замкнуто, как на сцене, выражения на лицах не видно, непрозрачная кроющая гуашь лежит плоско, как аппликация. Зато яркость, красочность, декоративность.
— Вы посмотрите на эти фигуры: они же без лиц. Никакого психологизма. Я не узнаю Кустодиева. После благородных портретов Матэ, Билибина — вдруг этот лубок. Пресно и примитивно!
— Обратите внимание: ученик Репина отказался от своего учителя. Я не вижу здесь ни доли влияния репинской школы.
— Господа, зачем вы придаете значение какому-то лубку, выполненному художником по заказу?
— А вдруг мы с вами присутствуем при рождении нового стиля?
— Это стиль? Между лубком и искусством вряд ли можно найти что-нибудь общее.
Человеку в пенсне, с быстрыми блестящими глазами картина Кустодиева, вероятно, понравилась.
"Как просто! Восхитительно просто, — думал он. — Пестрая, веселая, простонародная ярмарка! Схвачена глазом ясным, умом живым, сердцем отзывчивым, сильной рукою. И сколько доброго, мужественного юмора". Это был критик Анатолий Васильевич Луначарский, в будущем народный комиссар по делам просвещения.
1905 год начался бурно.
Петербург взбудоражен. Вот уже несколько дней идет обсуждение петиции, которую рабочие собираются нести царю.
Во дворе Академии художеств — солдаты. Студенты толпятся в коридорах, осаждают профессоров. Репин просит графа Толстого увести солдат со двора академии. Что-то будет?
