Обычно бомбардировщики, стремясь избежать случайных попаданий в свои войска, действовали по вражеским объектам, находящимся не ближе 700 - 1000 м от нашей передовой. Предварительное тщательное изучение расположения своих и чужих войск позволило нашим летчикам вести бомбометание непосредственно по передовой противника, что, конечно, давало гораздо больший боевой эффект.
Наша авиация в основном справилась со своими обязанностями. Однако прорыв обороны противника на Карельском перешейке показал, что нам срочно требуются самолеты непосредственного взаимодействия с наземными войсками - штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Обнаружились значительные пробелы в управлении авиацией над полем боя, в тактике истребителей и штурманской подготовке летно-подъемного состава.
Финляндия была несильным противником в воздухе, и борьба с ее авиацией не могла дать нам исчерпывающих ответов на все волновавшие нас вопросы. Не все было до конца тогда ясным, но что наша обороноспособность в воздухе не так сильна, как нам представлялось, уже не вызывало сомнений. Мы, хотя и не в полной мере, но сделали соответствующие выводы - был пересмотрен план развития ВВС на третью пятилетку и сокращен срок его выполнения, более быстрыми темпами пошла работа по созданию новой боевой техники и выработке единства взглядов на характер и способы боевых действий Военно-Воздушных Сил. Больше внимания стало уделяться вопросам взаимодействия авиации с наземными войсками.
В июне 1940 г. меня назначили командующим ВВС 8-й армии, штаб которой стоял в Пскове. Возглавлял эту армию энергичный и способный военачальник генерал К. П. Пядышев. После расформирования 8-й армии я вновь стал начальником штаба ВВС Ленинградского округа. Однако пробыл в этой должности недолго. В августе Е. С. Птухина перевели в Киевский военный округ, а меня назначили на его место. На посту командующего ВВС Ленинградского округа и застала меня Великая Отечественная война.
Июнь-июль 1941 года
В середине июня 1941 г. вместе с группой руководящих работников округа, возглавляемой командующим генерал-лейтенантом М. М. Поповым, я отправился в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу. Но 20 июня меня неожиданно по приказу наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко вызвали в Москву. В субботу я вернулся в Ленинград и тотчас позвонил в наркомат. Генерал Злобин, состоявший при наркоме для особых поручений, сообщил, что меня переводят в г Киев.
Естественно, я сразу подумал о генерале Е. С. Птухине и осведомился, куда переводят его. Вопрос мой остался без ответа. Злобин как-то замялся и после недолгой паузы ответил, что вопрос о Птухине еще не решен, а мне надлежит быть у маршала в 9 часов утра 23 июня, и повесил трубку.
Я немедленно заказал билет на "Красную стрелу" и стал собираться в дорогу. Но война все изменила.
В субботу вечером, когда я закончил все дела, в кабинет , вошел начальник Главного управления обучения, формирования и боевой подготовки ВВС Красной Армии генерал А. В. Никитин.
- Хорошо, что вы вернулись, - сказал Алексей Васильевич.- Я закончил инспекционную поездку по авиачастям округа и завтра вылетаю в Архангельск. Отчет мой готов, он будет передан вам. В общем, дела у вас идут неплохо, но мне хотелось бы кое о чем устно проинформировать вас, Александр Александрович. Есть вопросы, которые лучше всего утрясти в личной беседе.
Я хотел было сказать Никитину, что уже не являюсь командующим ВВС округа, но передумал: с таким вдумчивым, хорошознающим свое дело человеком, как Алексей Васильевич, всегда полезно побеседовать с глазу на глаз. Замечания Никитина о вводе в строй молодых летчиков, состоянии учебной базы, штурманской подготовке пилотов оказались интересными, и разговор наш затянулся.
В конце беседы я спросил Никитина как человека более осведомленного, что слышно на других участках нашей западной границы и как там, в верхах, оценивают ситуацию, сложившуюся в приграничных округах.
В ответ Алексей Васильевич сделал неопределенный жест руками.
- А впрочем, попытаемся узнать, - сказал он. - Закажите мне разговор с Москвой.
Через несколько минут Никитин разговаривал с начальником Главного управления ВВС Красной Армии генералом П. Ф. Жигаревым. Разговор был недолгим. Никитин доложил, что дела в Ленинграде закончил, и спросил, должен ли он ехать в Архангельск или вернуться в Москву. По выражению лица Алексея Васильевича я понял, что Жигарев удивлен таким вопросом.
- Ну, вот, - выслушав ответ начальства, сказал Никитин, - приказано немедленно лететь в Архангельск. Видимо, нового ничего нет или не захотел сказать.
Был на исходе первый час ночи, и я предложил генералу переночевать у меня. Никитин отказался, сославшись на то, что в Горелове, где он остановился, его ждет помощник. Мы вышли из штаба округа на Дворцовую площадь, попрощались и разъехались в разные стороны.
В доме все уже спали, только мой отец, по давнишней привычке читать на ночь, сидел в кухне и шуршал страницами книги. Кивнув ему головой, я прошел в ванную, чтобы принять душ и освежиться после напряженного рабочего дня. Но не успел я раздеться, как в коридоре раздался телефонный звонок. "Кого это еще нелегкая?" - с неудовольствием подумал я и направился к телефону.
Звонил начальник штаба округа генерал Д. Н. Никишев. Дмитрий Никитич велел срочно прибыть к нему по очень важному делу. Я ответил, что свои обязанности командующего ВВС уже передал генералу А. П. Некрасову и вечерним поездом 22 июня выезжаю в Москву.
- Знаю, знаю, Александр Александрович! - нетерпеливо перебил Никишев. - И все же прошу немедленно явиться в штаб. Обстановка очень серьезная. Все объясню при встрече. Жду вас.
Собираясь в штаб, я думал, чем вызван этот ночной звонок. Прежде, конечно, мелькнула мысль о войне. В последние недели обстановка на западной границе страны накалялась. В июне уже явно запахло порохом. Мы у себя в округе не очень-то верили, что слухи о намерении Германии, как об этом говорилось в Заявлении ТАСС от 14 июня 1941 г., разорвать советско-германский пакт о ненападении и развязать с нами войну "лишены всякой почвы", и догадывались, что документ этот вызван к жизни политическими соображениями.
К нам в округ сведения о подготовке гитлеровцев к войне начали поступать с весны 1940 г. Так, в мае стало известно, что в немецких войсках, оккупировавших Норвегию, почему-то изучают не норвежский, а русский язык. В сентябре к нам поступило сообщение о сосредоточении фашистских войск на Севере, в декабре - о выдвижении к норвежско-финской границе большого количества живой силы и боевой техники немцев{28}.
Активная подготовка к войне с нами велась и на территории Финляндии. В сентябре нам стало известно, что в Лапландии появились немецкие части, прибывшие из Германии морем. Порты Ботнического залива вдруг оказались на особом режиме и закрытыми для свободного проезда через них. В прилетающих к СССР приграничных районах Финляндии была создана запретная зона, в которой началось интенсивное дорожное строительство.
