К нам в округ сведения о подготовке гитлеровцев к войне начали поступать с весны 1940 г. Так, в мае стало известно, что в немецких войсках, оккупировавших Норвегию, почему-то изучают не норвежский, а русский язык. В сентябре к нам поступило сообщение о сосредоточении фашистских войск на Севере, в декабре - о выдвижении к норвежско-финской границе большого количества живой силы и боевой техники немцев{28}.
Активная подготовка к войне с нами велась и на территории Финляндии. В сентябре нам стало известно, что в Лапландии появились немецкие части, прибывшие из Германии морем. Порты Ботнического залива вдруг оказались на особом режиме и закрытыми для свободного проезда через них. В прилетающих к СССР приграничных районах Финляндии была создана запретная зона, в которой началось интенсивное дорожное строительство.
В мае - июне 1941 г. в штаб округа шли сообщения о развертывании немецких войск на мурманском и кандалакшском направлениях. С 10 июня в Финляндии началась скрытая мобилизация и переброска войск к нашей границе. Население приграничных районов эвакуировалось в глубь страны. В первых числах июня у границы все чаще стали появляться группы финских и немецких офицеров. Активизировалась деятельность вражеской агентуры. Захваченные нами лазутчики подтвердили наличие в Финляндии значительных сил фашистских войск. Немецкие самолеты все чаще и чаще нарушали воздушную границу СССР. Но пресечь их полеты мы не могли. Незадолго до войны начальник оперативного отдела штаба округа генерал П. Г. Тихомиров сказал мне, что специальной директивой Генштаба запрещается выводить войска к границе и летать нашим самолетам в 10-километровой приграничной полосе.
Безнаказанность гитлеровских летчиков производила угнетающее впечатление. Иной раз рука сама собой тянулась к телефонной трубке, чтобы тут же вызвать командира той или иной истребительной авиадивизии и приказать ему немедленно сбить нарушителя.
Однажды я все же не стерпел. Случилось это во время полевой поездки ответственных работников штаба округа на северные участки советско-финляндской границы. Под Кандалакшей в Куола-Ярви Попов сделал остановку.
Я и сейчас, будто наяву, вижу тот июньский день, солнечный, тихий, почти безоблачный. С высотки, где мы находились, открывался великолепный вид на лесные, подернутые голубоватой дымкой дали. Все, у кого были бинокли, неотрывно смотрели в сторону государственной границы. Пограничники сообщили командующему о начавшемся выдвижении немецких войск к нашей территории. Действительно, над недавно безмолвными лесами там и сям висели полосы пыли. Это могло быть только от интенсивного движения больших масс людей и техники.
Прошло минут 15 - 20, и в полуденную тишину ворвался рокот мотора. Рокот, переходя в гул, быстро нарастал и приближался. И вот чуть в стороне от нас, четко фиксируясь на чистой лазури неба, показался воздушный разведчик со свастикой на плоскостях. Он летел на крейсерской скорости, и всем стало ясно, что немцы ведут фотосъемку приграничного района.
- Да что же это наконец! - воскликнул Маркиан Михайлович и резко повернулся ко мне.- Неужели мы ничего не можем предпринять и позволим этому наглецу совершить свое дело?
Я хотел было промолчать, ведь Попову и самому было известно, как велено поступать в таких случаях, но не сдержался.
- Конечно, можно, товарищ командующий! - быстро ответил я. - Нужно лишь ваше приказание посадить на ближайший полевой аэродром звено или эскадрилью истребителей и разрешить летчикам сбивать нарушителей границы. Наглецов как ветром сдунет.
- Да-а! - с досадой протянул Попов и тяжко вздохнул.
По этому вздоху я понял, как даже командующий округом скован в своих действиях, и, подосадовав на свою бестактность, подумал, что в других западных приграничных округах положение, наверное, еще хуже, что и их командующие, вероятно, вот так же смотрят на наглые полеты немцев и только молча ругаются от собственного бессилия.
Тогда я, конечно, не только не знал, но даже не предполагал, как далеко зашли гитлеровцы. Думал, что воздушные нарушения нашей границы не столь уж часты и результативны для немцев. Правда, однажды в беседе со мной мой бывший сослуживец по Ленинграду, командующий ВВС Западного особого военного округа генерал И. И. Копец сказал, что фашисты совершенно открыто используют для шпионских целей гражданскую воздушную трассу Москва - Берлин, проходившую через основные военные аэроузлы округа{29}. Признаться, я не то, чтобы не поверил Ивану Ивановичу, но усомнился, что ведется фотосъемка наших военных объектов. Тут немцы явно рисковали и могли оказаться в положении пойманных с поличным. Но, видимо, такова уж природа всех заматерелых милитаристов и охотников до чужого добра.
После войны я познакомился с одним любопытным документом, из которого узнал, что воздушную разведку советской территории фашисты начали вести еще с конца 1939 г. Но особенно активизировалась шпионская деятельность немецких ВВС с января 1941 г. С января по конец второй декады июня фашистские самолёты 152 раза вторгались в глубь нашей страны. Гитлеровцы сфотографировали и составили специальное фотодосье на многие аэродромы, важнейшие военно-промышленные и транспортные объекты наших западных областей, в том числе Киева, Одесского и Севастопольского портов, Днепропетровска, Харькова, Макеевки, Мариуполя, на Днепрогэс, мосты через Днепр, Днестр и Дон{30}.
Лишь много позже выяснилось, что способствовал шпионским полетам немецких летчиков не кто иной, как сам Берия, возглавлявший в то время Наркомат внутренних дел, на который была возложена борьба и с иностранной воздушной разведкой. Именно он запретил пограничным войскам стрелять по фашистским самолетам, нарушавшим нашу границу, и того же добивался от частей Красной Армии и кораблей Военно-Морского Флота{31}.
Мы у себя в округе такой информацией тогда, разумеется, не располагали и все же не сидели сложа руки, а делали, исходя из наших прав и возможностей, все, чтобы будущие события не застали нас врасплох: принимали меры для повышения боевой готовности войск, уточняли планы, изучали будущего противника. Я приказал чаще посылать вдоль границы воздушные патрули. Работа эта велась в соответствии с директивой наркома обороны, потребовавшего к концу мая 1941 г. составить окружные планы обороны границы.
Тревожные мысли все больше овладевали мной, пока я собирался к Никишеву. Отец молча смотрел на мои недолгие сборы. Старый солдат, участник трех войн русско-японской, первой мировой и гражданской - он без слов понимал, что мог означать этот ночной вызов.
Раздался звонок в дверь. Отец пошел открывать ее.
