Машина уже была выведена, мотор прогревался. Шофер сидел в кабине. Рядом с ним восседал какой-то вохровский начальник.
— Ну, что? Поехали? — спросил шофер и включил скорость.
И снова трасса, мимо покинутого прииска «Майорыч» с его неприкаянным кладбищем, а дальше некрутой подъем на прижим, где дорога узко высечена в крутобокой горе; слева каменный отвес, в туманной глуби катятся воды холодной и страшной Колымы, река причудливо изгибается, обтекая горные выступы и, полная мрачных тайн, уходит к далекому отсюда Ледовитому океану.
Эти видения смутно проносились в голове Сергея. А думал он о другом…
За прижимом то и дело визжали тормоза, машина осторожно спускалась в просторную долину Дебина, затем повернула вправо, оставила позади знакомые казарму и поселок Дебин, лагерь и реку за ним. И, прибавив скорость, покатилась на север, домой.
Домой? Это слово вызвало у Морозова печальную улыбку.
Облачность редела, вскоре показалось солнце. Трасса уже пылила, где-то впереди был поселок Ягодный.
Сергей задремал. А когда мимо с грохотом прошли встречные грузовики, он открыл глаза, поднялся, встал за кабиной и увидел черные силуэты тополей — жителей долин.
За двумя плешивыми сопками в сторону от трассы уходила малоприметная дорога. Не она ли ведет на «Серпантин», самую страшную из тюрем Колымы, в которую с приисков свозили — а, может, и сегодня свозят? — обреченных на смерть. Спросить бы шофера, эти ребята все знают. Но как спросишь, если сбоку сидит охранник?..
Вот и Ягодный. Здесь Морозову нужно искать другую попутную машину. Вынужденная остановка.
В центре Ягодного Сергей постучал по кабине, машина остановилась, он спрыгнул, поблагодарил шофера и шагнул на пешеходную дорожку.
Печать новостройки ощущалась во всем облике Ягодного. Его возраст едва ли перевалил за пять-шесть лет. В этот тихий и теплый день одноэтажные дома плотной рубки, в три и шесть окон, желтыми своими стенами и белыми крышами гляделись на фоне темной зелени очень уютно, даже красиво. Кое-где за двором и штакетником просматривались маленькие огороды, поблескивали стекла самодельных тепличек и парников. Прорисовывались и параллельные улицы, и разномастные цепочки домишек справа и слева от центральной улицы.
Конечно, не всех колымчан держали в лагерях до смерти, бытовиков и кое-кого по пятьдесят восьмой освобождали, когда кончался срок, а при Берзине даже за хорошую работу день засчитывался за два. Так на Колыме постепенно зародилась и оформилась категория советских граждан второго, пожалуй, даже третьего сорта. Вторыми тогда считались несудимые по какой-то причине горожане-работяги и крестьянская колхозная масса без паспортов.
Понятно, что бывшие заключенные не всегда торопились уехать на «материк». Они не искушали судьбу и оставались на месте. Мастерили себе жилье на окраинах поселков. В дело шли брошенные или краденные доски, старый брезент, ржавые листы железа, ломти дерна с ближнего болота. Устраивали крошечные оконца из стеклянных кусков, навешивали дверь, обитую брезентом или мешковиной, и учились жить «на воле», подрабатывая, кто чем может, только не в осточертевшем забое.
Ягодный был центром Северного горнопромышленного управления. В две стороны от него в те годы работали прииски «Ат-Урях», им. Горького, «Хатыннах», им. Водопьянова, «Бурхала», «Штурмовой» с сетью отдельных лагерей и забоев, большая часть из которых шахтного типа. Деревянное двухэтажное здание в центре поселка занимало Управление, оно стояло чуть в стороне от шумной колымской трассы. По ней ежесуточно проходили сотни автомашин.
Морозов устал от тряски в кузове, ему хотелось лечь, «покемарить» хоть час-другой. Он огляделся, увидел маленький истоптанный сквер, эстраду, выкрашенную в грязно-коричневый цвет, ряды скамеек перед сценой и жалкие остатки кустов по сторонам.
Минут пять он сидел, оглядывался, зевнул раз-другой и не удержался, положил сверток под голову, ладонь под ухо, колени к животу — классическая поза умудренного невзгодами странника — и уснул.
Менее чем через час его сон был прерван грубым окриком:
— Встать!
Сергей мгновенно сел, еще не понимая, где он и что случилось.
— Руки на колени! — послышалась команда.
Перед ним стояли два охранника, а командовал третий с лычками сержанта на погонах. Широкое скуластое лицо выдавало в нем калмыка или киргиза.
— Кто такой? — кобура на поясе сержанта была отстегнута.
— Проезжий, — хрипло ответил Сергей. — В Сусуман еду.
— Документы! — и протянул лапу.
Сергей полез в карман. Как он ненавидел сейчас этого человека! Должно быть, его чувство отразилось и на лице, было замечено во взгляде; калмык вдруг сделал шаг назад, а ладонь его легла на кобуру.
Командировочное удостоверение старший патруля разглядывал минуты три, его узкие глазки недоверчиво сверкали. Потребовал паспорт. И тоже читал, перелистывал медленно и не без подозрительности.
— Что делаешь в Ягодном?
— Жду попутную машину.
— Она к скамейке подъедет?
— Устал от дороги, уснул. Сейчас пойду на трассу.
Бдительный наряд мог бы и уходить, но черный штамп в паспорте все-таки насторожил сержанта.
— За что сидел? — спросил он.
— За пьянку, — все более сердясь, брякнул Морозов. — Алкоголик я. Когда выпью, не помню, что делаю.
И сержант успокоился, подобрел. Он протянул паспорт. С такими бродягами все просто. А вот с врагами народа, даже если у них паспорт… Скажи Сергей правду, его непременно отвели бы в райотдел НКВД, там очень просто мог отсидеть в камере, до выяснения личности, и день, и неделю. И никто не понес бы наказания «за бдительность».
Наряд ушел, Сергей опять лег, потянулся, но сна уже не было, досада, даже злость владели им. Вот такая жизнь «на крючке».
В шоферской столовой пришлось показывать командировку, после чего ему дали обед. А вскоре он уже сидел в кузове грузовика на тяжелых мешках с крупой. По сторонам мелькали серые и голые сопки, уныло смотрелись в долинах перемытые бугры пустой породы, лес показывался только в узких распадках. В этом каторжном краю было грустно и просторно.
Впереди замаячила одинокая остроголовая гора; сквозь версты проглянул знакомый Морджот.
На каком-то крохотном поселке дорожников пассажир из кабины вышел, Сергей перебрался на его место. Молодой шофер прежде всего узнал, кто он и откуда. И проявил повышенный интерес. Агроном?.. Первый раз везет агронома. Вдруг придется побывать в его совхозе, где огурцы-помидоры. С некоторой неловкостью сказал мечтательно: