— Мои поздравления, Джон, — произнес он. — Когда-нибудь — кто знает? — молодой Джек может стать губернатором Содружества[12].
— Губернатором? — гордо улыбнулся Хани Фитц. — Когда-нибудь этот молодой человек станет президентом Соединенных Штатов!
Хорошо все-таки иметь деда, который так уверен в будущем своего внука.
После окончания избирательной кампании Эдвард смог наконец-то заняться учебой. Он поступил в последнюю, одиннадцатую по счету школу, в которой — небывалое для него дело! — проучился целых четыре года.
Частная школа-интернат, называемая Академией Мильтона, оставила у Теда теплые воспоминания. В школе царила атмосфера доброжелательности, учителя были внимательными и понимающими, а добродушие и незлобивость Эдварда завоевали ему множество друзей. «Улыбающийся Эд», так называли его учителя. Учась в Академии, Тед проявлял активность в самых разных сферах жизни: он был избран секретарем класса, пел в хоре, участвовал в драматических постановках, играл в футбольной команде, занимался в теннисном клубе школы.
Беда заключалась лишь в том, что среди активности Эдварда не числилась учеба. Нельзя сказать, чтобы он вовсе не занимался, но, как правило, его старания направлялись лишь на те предметы, которые ему нравились, например на историю или дебаты. Альберт Норрис, преподаватель Теда по дебатам, отмечал, что он всегда знал, о чем говорил, и при этом рассуждал об общественных проблемах с удивительной увлеченностью и пониманием. В последнем классе школе он возглавлял команду школьников Академии Мильтона в их сражении с первокурсниками Гарвардского университета, и в ходе напряженных дебатов школьники одержали над студентами верх!
В остальном же успехи Эдварда были гораздо скромнее. Его обычными оценками были тройки, точнее, их американский эквивалент — отметка «С». Сказывались постоянные переходы из школы в школу. В Академии Мильтона с Тедом регулярно занимались дополнительно, как с одним из отстающих учеников, но даже и после этого он закончил школу далеко не блестяще — всего тридцать шестым из пятидесяти шести выпускников. Впрочем, не смотря на все это учителя его любили. В свое время Роберт проучился в Академии Мильтона три года и даже считался хорошим учеником, но так и не смог заслужить симпатии окружающих — слишком уж он казался нервным и напряженным.
Какими бы средними ни были успехи Теда, окончание Академии Мильтона автоматически открывало перед ним двери Гарвардского университета. Прошли те времена, когда учеба Джозефа-старшего в Гарварде расценивалась как нечто из ряда вон выходящее. Как писали американские авторы, Эдвард был запрограммирован на Гарвард чуть ли не с рождения. Все его братья учились в этом университете, и он не видел причин, почему должен нарушить традицию.
В 1950 году Тед поступил в колледж Уинтроп-Хауз Гарвардского университета. Как правило, когда мы говорим «колледж», то представляем себе учебное заведение или один из факультетов университета. На практике же колледж это общежитие, где живут студенты. В Уинтроп-Хаузе жили университетские спортсмены, крепкие парни под 190 см. ростом и весом в 90 кг. Отношение к атлетам в Гарварде было смешанным. С одной стороны, университет гордился их успехами в спорте, а с другой — интеллектуальная студенческая элита относилась к спортсменам пренебрежительно. Но обитатели Уинтроп-Хауза не обращали на это ни малейшего внимания. Жили они дружно: вместе занимались, вместе тренировались и, конечно, во всю развлекались.
Самой большой страстью Эдварда в университете стал американский футбол. Все его братья играли в футбол, хотя Джон и Роберт не добились особых успехов. Эдвард же поставил себе целью как можно лучше проявить себя в этой игре и тем самым порадовать отца.
Конечно, любой может сказать, что главной целью поступления в университет должна быть учеба, а уж никак не спорт, но Эдвард, как и многие его друзья по Уинтроп-Хаузу, вспоминал об этом крайне редко. Профессор Голкомб, который некогда преподавал и Джозефу-старшему, и всем его четверым сыновьям, писал:
«Его [Эдварда] работа всегда была удовлетворительна, и я не сомневался, что он мог бы закончить университет с отличием, если бы захотел больше внимания уделить учебе.
Его способность к обучению превосходила средний уровень, но я не знаю насколько, потому что он все время думал о спортивной и светской активности. Полагаю, академическая активность стояла у него на третьем месте.
Он делал лишь то, что требовалось, чтобы быть на хорошем счету.»
Подобное положение сохранялось до последнего курса обучения и, особенно, в первый год Эдварда в Гарварде, когда случилась знаменитая история с экзаменом по испанскому языку.
Любому гарвардскому студенту, желавшему по окончании университета получить степень бакалавра, было необходимо продемонстрировать владение иностранным языком. У Эдварда это желание тоже имелось, и он записался на курс испанского. В первом семестре все шло замечательно — не зря же в Академии Мильтона с ним ежедневно занимались дополнительно! — но во втором семестре Эдвард столкнулся с трудностями.
Казалось бы, чего проще? Надо лишь больше заниматься! Но не тут то было. В принципе, Эдвард не сомневался, что так или иначе сдаст экзамен, но недостаточно высокая отметка означала, что осенью ему не разрешат играть в футбол. Представить же себе подобное несчастье ни он, ни его друзья были не в силах, и потому во всю принялись обсуждать, как бы помочь беде. Они судили и рядили, говорили, что кому-нибудь надо сдать этот проклятый испанский, ведь есть же среди них люди, которые неплохо знают иностранные языки?
Такие люди были. Один из студентов, сам игрок в футбол, но, тем не менее, хорошо знавший испанский, в шутку предложил свои услуги. Так все и началось, с шутки.
В решающее утро, не рассчитывая ни на какие посулы, Кеннеди повторил упражнения, взял синюю экзаменационную тетрадь и собрался идти. Он так бы и ушел сдавать иностранный язык, если бы ни его друзья, которые, продолжая шутку, побежали будить студента, утверждавшего, будто он готов сдать за Эдварда экзамен.
— Эй, просыпайся, — растолкали они знатока испанского языка, — разве ты не клялся, что сдашь сегодня за Теда экзамен?
Это все еще была шутка, но специалист по испанскому проснулся в том настроении, в которое нередко впадают в восемнадцать лет — ему море было по колено.
— А что?! — воскликнул он. — И сдам!
Быстренько одевшись, он забрал у Кеннеди тетрадку и ушел. Взволнованные и слегка испуганные студенты вернулись в свою комнату.
