Насущная проблема сейчас – это возможность дополнительного отепления палаток. Переходя от палатки к палатке (я уже продрог на ветру в шинели и в ботинках), пять генералов глубокомысленно обсуждают различные технические решения вопроса, исходя из своего опыта. Но, как ни крути, что ты сделаешь в горах. Самое эффективное – это добросовестный солдат-истопник. Один солдат – одна печка.
Затем генералы уехали в Кировакан решать вопрос с местным начальством о размещении госпиталя. А я еще долго бродил от палатки к палатке, грелся в приемном, слушая рассказы людей, больных, женщин из города, рабочих с элеватора. Время перевалило за три часа, несмотря на солнце, вдруг поднялся ветер с гор – предвестник землетрясения. Пообедал в столовой. Особенно вкусным был горячий кисель с белым хлебом. Да, приехать сюда и уехать, это еще ничего, хотя, скажем, Федору Ивановичу в его 68 лет это тяжело. А жить здесь – страшновато. Вспомнил слова здешнего главного терапевта Конакова, сказанные мне по дороге в Спитак: «Три дня на Кавказе – ода, три месяца– три строчки, три года – ни звука».
Возвратилась из Кировакана «Волга». Позвали меня, попрощались с госпитальными и поехали в Ереван. Комаров больше молчал, чувствовалось утомление. Раздал нам и шоферу по леденцу и сам с удовольствием его схрупал. На перевале вышли размяться. Мороз. Снег белый, твердый наст. Солнце склонилось в голубом небе. Вдали – двугорбый Арарат. С. Б. Коробов притулился и заснул, подремывал и Комаров. Чувствовалась какая-то отдаленность, видимо связанная с его усталостью. Но очевидно было, что человек он простой, внимательный к людям. Побеспокоился, когда садились в машину, пообедал ли я, по дороге выслушал мои соображения об особенностях внутренней патологии при травме и СДР у пострадавших. Короткий одобряющий отклик, быстрая и деятельная реакция. «Работайте по своему плану, главное – быстрее обобщайте накопленные наблюдения».
Эта поездка в Ленинакан и Спитак позволила многое увидеть.
В госпитале – обычная жизнь, успели к ужину. Вечером возвратился в номер, а на стуле презент: бутылка коньяка, персики, груши и жареная курица. И записка с благодарностью от родителей солдата Симоняна. Курицу я отдал дежурной по этажу – седой старухе. А фрукты отведал.
4.01. Симонян поправляется. Мама его – сияет. Пришлось поругать ее и поблагодарить. А в ответ подарить экземпляр собственной книжки, изданной в Саратове, с надписью: «Маме солдата Симоняна с пожеланиями благополучия личного, семейного, национального и интернационального».
Сосед его – Назаретян, 25 лет, без ноги, удивительно красивый армянский юноша (он похудел и выглядит юно). Оказывается, он инженер. Пока его откопали, ребенок, который был у него на руках, уже умер. У него держатся фантомные боли, но он терпелив и скромен в своих требованиях. Ходит на костылях. Когда вхожу в палату, непременно приветливо улыбнется. И я ему. Возле него, мне кажется, я становлюсь добрее. Он как бы говорит мне: «Не сердись, не судите нас строго, мы разные, в семье не без урода».
В разговорах с армянами, в госпитале, на остановке, в очереди – везде один мотив: «Нет радости, и, если нет слез и рыданий, все равно сердце разрывается. Армения истощена». Да, горе нескончаемо. Смерть и боль уступают место долговременным страданиям искалеченных, шествию армии калек. Природная, генетически заложенная в этом народе печаль пополнилась новой порцией горя. И помнить ее будут так же ярко, как 5–7 других важнейших событий в жизни армян за 2000-летнюю историю народа. И все же: народ, смотрящий в прошлое, не имеет будущего. Хотелось бы прочесть армянских писателей и поэтов. Хотелось бы прикоснуться к вечному этого народа, а не к той мутной воде, в которой ищут дивиденды современное ворье и националисты.
Пошел в библиотеку. Но в Ереванском военном госпитале не оказалось ни одной книжки армянских авторов – ни в оригинале, ни переводной. И это в госпитале, где в обычное-то время всегда лежит до трех десятков солдат-армян. Какое недомыслие и политическая близорукость! Серия замполитов госпиталя прошла мимо интернационального воспитания! Чего же мы хотим?! Кто же мы сами, как не кичливые «иптернационалисты»-словоблуды?
Сегодня в Спитаке и его округе – землетрясение до 6 баллов, то, что ожидалось. Обрушился один из аварийных домов. О жертвах не говорилось. В зоне землетрясения – министр обороны Язов.
«Армения – страна с перебитым позвоночником, ей уже не встать», – сказал мне один из безногих, ожидающих протезирования. Что мне было ему ответить? Ему самому и вправду не встать. И тем не менее, несмотря на то, что в больницах Еревана лежат еще тысячи раненых, в Армении уже более актуальны межнациональные страсти. Девальвация остроты положения, яркое постепенно становится закулисным. Тысячи калек ощущают себя обузой для страны, для семьи, для себя. Стоит тихий стон. И этот стон уже не только от боли, не только от мучительных воспоминаний, но и от страха перед предстоящим забвением.
Наблюдая за больными (а в госпитале их уже менее 150), заканчивая обработку историй болезни, обращаю внимание и на эту сторону дела. 4–5—6-я недели после СДР – это особый период – дебют реабилитации, пока еще в основном физической и функциональной. Процесс этот хромает, спотыкаясь о залежи дистрофии органов, отсутствие резервов, дефекты ассимиляции, глубочайшие душевные раны. В последующем, когда раны зарастут, пострадавших ждут проблемы главным образом психологической и социальной реабилитации. Нужно детальнее осмыслить именно эти – следовые – реакции.
Еще до Нового года мне удалось дозвониться в Баку Мамедову Шахвеледу Агаевичу, начальнику военной кафедры Азербайджанского медицинского института, которого знал с 70-х гг. Рассказал ему про сына, про то, что тот в Баку, дал его координаты. А сегодня узнал, что Мамедов повидал Сергея и помог ему. Узнал, что в ночь на Новый год у того было очередное патрулирование. Новогодние темные улицы Баку освещались всполохами жаровен шашлычных и взрывами разноцветных ракет. К Сергею и солдатам подошел азербайджанец и подарил миску горячего плова и бутылку красного бакинского «Шампанского». Что было делать? На брата пришлось по 100 граммов с пузырями… Прав был в новогоднюю ночь полковник Коробов, успокаивавший меня рассуждением, что именно сейчас, когда мы пьем водку в Ереване, мой старший лейтенант делает это в Баку. И все же подкатывалась тревога: как он там, на темных Бакинских улицах. У солдат автоматы, а магазины к ним – у него… «С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь….»
5.01. С утра еще одна поездка в больницу Эребуни, теперь уже на городском транспорте. В солнечный зимний день город кажется розовым с голубым… Как всегда, полно машин. Высокий Дом молодежи. Говорят; что ленинаканцы, слывущие в Армении остряками, в свое время окрестили его «кукурузным початком». Памятник Матери-Армении с мечом. Памятник Абовяну. Поэт очень похож на нашего Пушкина. Больница неуютная. Длиннющие, холодные, какие-то враждебные переходы. Владимир Иванович Кочаровец все еще трудится здесь, исследуя динамику микробной флоры ран и крови, иммунные сдвиги. Все это важно для понимания особенностей раневого процесса, в частности у ампутированных с гнойными осложнениями. Удивительно, но не наблюдалось случаев газовой гангрены, и сепсис был редок.
Повторил свой первый обход верхних этажей. Больных стало меньше, многих уже не увидел, в том числе «филолога», «шабашника»… Видимо, переведены для протезирования. А старый солдат с ампутированной стопой, поврежденной еще в годы войны, лежит на прежнем месте. Рядом с ним старуха в платочке. Улыбается щербатым ртом, считает, что скоро сделают протез… Позже я встретил ее в коридоре, прижавшейся к стене, в слезах. «Старик мой не знает, что сыну в другой больнице ногу по бедро отняли». Вот тебе и еще один удар приготовлен, солдат.
