VI
Мишле в своей «Историй Франция» начинает новую эпоху культуры с того времени, когда кофе входит в общее употребление. Это уже крайность, но можно без преувеличения утверждать, что в слоге и манере Вольтера можно видеть влияние кофе, как у многих более ранних писателей – влияние вина. Бальзак очень много работал и принужден был освежать свои силы на ночь большим количеством кофе, но это разрушало его организм. Не помню, кто именно сказал про него очень метко: «Он жил благодаря 50.000 чашек кофе и эти же 50.000 чашек свели его в могилу».
В его произведениях заметна сильная спешность работы и крайнее раздражение нервов; но, по всей вероятности, обдумывай он тщательнее свои произведения, они не были бы так живы, не читались бы с таким увлечением. Неимоверная сутолока во всемирном городе, бешеная конкуренция, лихорадочная деятельность по части изобретения, жажда наслаждений, несмолкаемый шум станков, постоянный огонь в кухнях и лампах – все это одушевляло и согревало его произведения. Он жил среди работы и рабочих как в родной стихии, видел только работу, насколько глаз мог видеть, как моряк видит только море. В последние семнадцать лет безмолвие его отшельнической жизни нарушалось и оживлялось корреспонденциею с одной женщиной, жившей далеко от него, которой он давал отчет в каждом проведенном дне. Эти отношения с легкою маскировкою изображены в романе «Albert Savarus». Во время одной поездки Бальзак познакомился с польскою графиней, Ганскою. Между ними началась переписка в 1833 году, прерывавшаяся лишь на время их редких встреч где-нибудь в Европе. Она принимала тон все более интимный, а в 1850 году Бальзак женился на этой даме, которую так долго обожал и которая за несколько лет перед тем овдовела. Трудно определить её влияние на писателя, так как ей обязаны появлением в свет столь разнородные произведения, как роман в духе Сведенборга «Seraphita» и умная повесть «Modeste Mignon».
Хотя Бальзак в течение долгах лет пламенно желал этого союза, но по собственной воле откладывал его, пока баснословные долги были уплачены, так что он мог с честью начать новую жизнь. Он устроил в Париже красивое помещение для своей невесты и счастливым, хотя уже далеко не молодым, женихом отправился в её поместье в Малороссии.
Там, еще до свадьбы, отпразднованной в Бердичеве, у него открылась болезнь, вследствие долголетнего неумеренного напряжения сил, которая и свела его в могилу. Брачное сожительство супругов было кратковременно. В марте 1850 года была свадьба, а чрез три месяца Бальзак был уже в могиле. «Как только готов дом, – говорит турецкая пословица, – приходить смерть». Она пришла в то время, когда Бальзак стоял на высоте своего творчества. Никогда еще не писал он лучших, более глубоких произведений, как в последние годы, перед смертью. Поэтому можно сказать, что он стоял на высоте своей славы. Она приобреталась медленно. Когда он написал 20 или 30 романов, но не пользовался еще большой известностью, писатели младшего поколения начали сближаться с ним и почтительно идти по его следам. Он рекомендовал им трудолюбие, уединенную жизнь, но прежде всего чистоту нравов, если они хотят чего-нибудь достичь в литературе, он допускал писание посланий к предмету любви, «потому что они образуют слог». С удивлением выслушали они эти наставления из уст человека, произведения которого в периодической печати постоянно вызывали громкие вопли о их безнравственности, повторявшиеся на разные лады. Они не знали, что это всегда первая и последняя уловка литературного ничтожества против всего живого и здорового на литературной почве. Несмотря на все нападки, его имя входило в славу. Современники стали мало-помалу сознавать, что в лице Бальзака они имеют одного из тех истинно великих писателей, которые кладут свою печать на произведения искусства. Он не только дал новую форму роману, но, как истинный сын того века, в который наука все более и более вторгается в область искусства, указал метод наблюдения и описаний, усвоенный и впоследствии примененный к делу другими. Его имя было славно и само по себе; но кто основывает школу, того имя – легион. Однако при жизни он не приобрел себе полной славы и это зависело от двух недостатков его произведений. Его слог был неровен: то он был очень прост, то высокопарен, а недостаток обработки слога всегда имеет большое значение, потому что именно хорошим слогом отличаются художественные произведения литературы от обыкновенных. В особенности к этому строги французы, столь чуткие в риторическом отношении. Но по смерти Бальзака его произведения стали расходиться и в чужих странах, а там мало обращали внимания на этот недостаток. Кто настолько понимает язык, что может на нем читать, но не может вполне оценить всех его тонкостей, тот легко прощает стилистические погрешности, если они вознаграждаются крупными внутренними достоинствами. В таком именно положении была вся европейская публика, читавшая романы Бальзака. Образованные итальянцы, австрийцы, поляки, русские и т. д. читали его с наслажденьем и не замечали недостатков формы. Но мы не хотим этим сказать, что эти недостатки романов Бальзака не помешают их долговечности. Все не обработанное или слабо обработанное не живуче. Громадная «Comédie humaine», как и картина в 10 тыс. стадий в длину, о которой говорит Аристотель, не может считаться одним произведением и отрывки целого сохранятся во всемирной литературе лишь соответственно своим художественным достоинствам. По прошествии веков они будут лишь материалом для истории культуры, но читать их не будут.
К недостаткам формы у Бальзака нужно прибавить еще более крупный недостаток – бедность идеи. Его не могли вполне оценить при жизни, потому что он велик только как поэт; но в поэте привыкли видеть духовного вождя, а Бальзак не был им. Его непонимание великих религиозных и социальных идей века, которые так рано и с такою ясностью усвоили себе Виктор Гюго, Жорж Занд и многие другие, ослабляло впечатление, производимое великим талантом этого естествоиспытателя человеческого духа. Его политические и религиозные теории чисто-абсолютистического характера отталкивали всех. Сначала читатели только улыбались, когда романист, зараженный сенсуализмом и революционным духом, ссылался на доктринеров под белым знаменем, на Жозефа де-Местра и Бональда, но мало-помалу поняли, что он не уяснил себе этих вопросов.
Чувственная подкладка всего его существа и необыкновенно сильная фантазия привели его к мистицизму в деле науки и религии. Животный магнетизм, который уже в 1820 г. играх важную роль в литературе, как средство к объяснению психологических процессов, стал предметом его увлечений. В «La peau de chagrin», «Seraphita», «Louis Lambert» воля определяется как сила, подобная силе пара, – как жидкость, которая может изменять все, даже абсолютные законы природы. Несмотря на то, что Бальзак был человек нового закала, он был настолько романтик, что питал влечение к «тайным наукам».
