Желая вам совершенного здоровья и благополучия, остаюсь с искренним почтением моим, покорнейший ваш слуга Василий Пушкин.
Москва 1826 года Октября 30 дня» (212–213).
Кто бы мог подумать, что не пройдет и года и Дмитрия Веневитинова 15 марта 1827 года не станет. Поэт не доживет до двадцати двух лет, и старец И. И. Дмитриев, в доме которого, как и в доме В. Л. Пушкина, Д. В. Веневитинов бывал, напишет стихи на его кончину:
Природа вновь цветет, и роза негой дышит!
Где юный наш певец? Увы, под сей доской!
А старость дряхлая дрожащею рукой
Ему надгробье пишет![629]
Вот уж действительно «дни наши сочтены не нами».
В конце января — начале февраля 1828 года А. А. Дельвиг по пути в Харьков заехал в Москву. Около 18 февраля он писал А. С. Пушкину уже из Харькова:
«Проезжая первопрестольный град Москву, ходил я на поклонение к поклоняемому и славимому Ивану Ивановичу Дмитриеву и приложился к мощам преподобного дядюшки вашего» (XIV, 4).
А. А. Дельвиг поехал в Харьков вместе с женой Софьей Михайловной. Они навестили отца А. А. Дельвига, тоже Антона Антоновича, в его имении под Харьковом. Там, во время пребывания сына и невестки, 8 июля 1828 года Дельвиг-старший неожиданно умер. Об этом несчастье В. Л. Пушкин был осведомлен. 8 августа 1828 года он писал П. А. Вяземскому:
«Барон Дельвиг еще из Харькова не возвратился. Он лишился отца своего; и чрезвычайно, сказывают, огорчен» (274).
Возвращаясь с женой из Харькова в Петербург, А. А. Дельвиг был в Москве во второй половине сентября и, разумеется, снова навестил Василия Львовича. П. А. Вяземский сообщал А. С. Пушкину:
«Дельвиг здесь; мы были с ним у дяди, который по доброте сердца своего и дружбе к нам читал кое-что из капитана Храброва, с которым ты познакомишься и породнишься в Цветах (в „Северных цветах на 1829 год“ были напечатаны и вторая глава „Капитана Храброва“, и стихотворения А. С. Пушкина. — Н. М.)» (XIV, 28).
Среди записочек, полученных в это время от В. Л. Пушкина П. И. Шаликовым, была и такая:
Сегодня у меня литературный ужин;
К обеду не зову, а вечером ты нужен.
С тобой знакомым быть желает наш барон,
И Вяземский готов всем сердцем примириться:
Не знает злобы он.
А ежели случится.
Что будет Полевой,
Не убегай его, о кум любезный мой!
В моем дому все будет ладно.
Откажешь — будет мне прискорбно и досадно! (235–236).
Понятно, что «наш барон» — это А. А. Дельвиг. П. А. Вяземский «готов всем сердцем примириться» с П. И. Шаликовым, потому что между ними существовала неприязнь, вызванная насмешками Петра Андреевича, который еще в 1814 году написал эпиграмму на Петра Ивановича, очень для него обидную:
С собачкой, с посохом, с лорнеткой
И с миртовой от мошек веткой
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
И чуть звенящим кошельком
Пустился бедный наш Вздыхалов
По свету странствовать пешком[630].
Такое не забывается. Понятно, что для того, чтобы встретиться с П. А. Вяземским, П. И. Шаликову нужны были уверения их общего друга В. Л. Пушкина в том, что его гонитель «не знает злобы». Что же касается Н. А. Полевого, от которого может, как предполагал Василий Львович, убежать его «любезный кум», то в данном случае нужно вспомнить о конкуренции и взаимных нападках издателя «Московского телеграфа» Н. А. Полевого и издателя «Дамского журнала» П. И. Шаликова. При этом заметим, что В. Л. Пушкин принимает в своем доме критика Н. М. Карамзина — разность литературных позиций с Полевым не мешала общему застолью. Гостеприимный хозяин готов был всех примирить. Он уверен в том, что это осуществимо: «В моем дому все будет ладно».
Среди гостей В. Л. Пушкина — адъютант главнокомандующего 2-й армией П. X. Витгенштейна Александр Алексеевич Муханов, семейство Ушаковых — Николай Васильевич, чиновник комиссии для строений, статский советник, его жена Софья Андреевна, их дочери Екатерина и Елизавета, князь Александр Иванович Долгоруков, сын писателя И. М. Долгорукова, сам писатель, поэт Михаил Николаевич Макаров…
Когда Василий Львович долго не виделся с друзьями, он тосковал, и друзья старались его утешить. В 1828 году он получил коллективное послание в стихах от друзей из Петербурга:
Любезнейший наш друг, о ты, Василий Львович!
Буянов в старину, а нынешний Храбров,
Меж проповедников Парнаса — Прокопович!
Любезнейший толмач и фаций и скотов,
Что делаешь в Москве, первопрестольном граде?
А мы печемся здесь о вечном винограде
И соком лоз его пьем здравие твое (III, 485).
Первый стих принадлежал П. И. Вяземскому, второй, четвертый и седьмой — В. А. Жуковскому, третий — А. С. Пушкину, пятый — С. П. Жихареву. Не исключено, что последний, восьмой стих написал А. С. Грибоедов[631]. Имя А. С. Грибоедова встречается в письмах В. Л. Пушкина. Пройдет около года, и 21 марта 1829 года Василий Львович сообщит П. А. Вяземскому:
«В Тегеране случилось ужасное происшествие. Люди нашего посланника А. С. Грибоедова поссорились с персиянами, сии азиятцы так ожесточились, что ворвались в дом и умертвили Грибоедова, Аделунга и всю свиту. Один молодой человек Мальцов, брат Нечаевой, скрывшись во дворце у хана, избавился от смерти. Персидское правительство не имело участия в сем деле. Хан надел траур по Грибоедове, но от этого не легче.
Его нет и заменить его будет трудно. Полученное о сем известие, к сожалению, достоверно»[632].
4 апреля 1829 года В. Л. Пушкин писал П. А. Вяземскому:
«На этих днях был у меня Мицкевич, мы говорили о тебе и сожалели, что ты не с нами. Он отправляется в Дрезден, а оттуда в Италию или, может статься, в Париж, смотря по обстоятельствам» (276).
Да, и великий польский поэт Адам Мицкевич бывал в доме на Старой Басманной. Да и как же не бывать ему у Василия Львовича, если он, высланный из Польши в Россию, оказавшись в Москве, подружился с племянником В. Л. Пушкина А. С. Пушкиным и П. А. Вяземским. П. А. Вяземский и И. И. Дмитриев переводили его «Крымские сонеты», изданные в Москве. Судя по приведенному письму, знакомство А. Мицкевича и В. Л. Пушкина было довольно близким: польский поэт делился с Василием Львовичем своими планами незадолго до отъезда 15 мая 1829 года за границу.
