Старый знакомый уже не рад был своему намеку, зря затеял разговор. Недоставало, чтобы синьорина еще устроила сейчас истерику!
Но она сумела взять себя в руки и продолжала спокойно:
- Могу вас заверить, что у меня нет никакого желания увидеться с Кертнером после того, как король его помилует. Тем более, если он в самом деле виноват и если его появление в Милане вызовет вздорные подозрения, подобные тем, какие привели вас ко мне. Двух сольдо не стоят все ваши извинения за беспокойство.
- Что значит - нет желания увидеть Кертнера? - сразу оживился старый знакомый. - Напротив, обязательно его повидайте! И может, в минуту откровенности или в минуту слабости, - поверьте, иногда эти два понятия близко сходятся! - преступник, движимый доверием к вам, и откроет что-то новое для нас с вами.
- Клянусь на распятии, если я узнаю о нем что-то новое, чего не знаю сейчас и не знала прежде, я не стану этого от вас скрывать. Клянусь терновым венцом Христа!
"Клятва меня ни к чему не обязывает, - озорно подумала Джаннина. - Я и так все знаю о Кертнере и ничего нового узнать не смогу. Какое же тут клятвопреступление?.."
- Вот теперь вы говорите, как настоящая патриотка! - Старый знакомый натянуто улыбнулся; хорошо, что набожная католичка дала ему такую клятву. - Мне особенно приятно слышать эти слова из уст хорошенькой женщины.
Старый знакомый еще раз извинился за беспокойство и распрощался. Едва за ним закрылась дверь, Джаннина негромко, но с удовольствием рассмеялась. Когда она так смеялась, казалось - чем-то поперхнулась.
92
Еще за несколько дней до того, как истек срок, Этьен не мог представить себе, что выживет и сохранит рассудок, если его не освободят в обусловленный законом и гарантированный амнистиями день.
Но его по-прежнему держат в зарешеченной клетке, и он по-прежнему жив. .
"Проклинаю каждый день!"
Где найти силы, чтобы пережить одиночное заключение, которое нельзя больше измерять ни днями, ни неделями - никак? Скорее забыть о призраке свободы, который неслышными шагами прошел мимо его камеры. Какой же это ангел-освободитель? Старый тюремщик! Снова и снова грохочет он засовами, трижды в день скребет железным прутом по всем решеткам - не перепилены? повертывает ключи в скрипучих замках, подсматривает глазом сыщика в "спиончино". И нет силы, которая может разлучить стерегущего и стерегомого.
Зачем его перевели в одиночку и почему не освобождают? Для того чтобы заключенные не узнали о грубом нарушении закона. На прогулке он теперь в полном одиночестве, а водят его в тюремный двор по пустынным коридорам и лестницам. Да и не каждый день он теперь выходит на прогулку, чаще отказывается, чего не бывало прежде. После прогулки в тюремном дворе одиночество еще мучительнее.
Он прямо-таки с ужасом возвращался к себе в одиночку, безразлично оглядывался вокруг, а камера встречала его предметами, на которые тошно смотреть, они уже не вызывали никаких мыслей, никаких впечатлений.
Безразлично смотрел он на паутину в углу потолка. "Паук в этой камере - главный, а я - только муха, попавшая к нему в паутину. Из меня уже выпиты все соки, от меня осталась одна оболочка, это я чернею пятнышком в паутине..."
Ясно, что освобождать его в ближайшее время не собираются. Какой вероломной оказалась недавняя радость!
"Наивный младенец! Поверил в силу фашистской законности! И ведь сколько уже отсидел. Казалось бы, пора мне получше изучить противника. Бруно был прав в своей подозрительности. - Он содрогнулся от предположения: - Может, отменили обе амнистии, и я буду сидеть все двенадцать лет?.."
Истерзанный ожиданием, он потребовал свидания с капо диретторе. Никто из администрации долго не являлся на вызовы, наконец пришел капо гвардиа. С капо гвардиа Кертнер разговаривать не стал, снова потребовал встречи с капо диретторе, в противном случае начнет голодовку.
Холодные глаза директора не предвещали ничего хорошего. Он равнодушно погладил морщинистый череп и сообщил, что Кертнер задержан по требованию главного прокурора. Последний пункт приговора Особого трибунала не может быть выполнен: неясно, куда высылать арестанта, отбывшего наказание. Дело Конрада Кертнера возвращено в ОВРА, и дальнейшая судьба заключенного зависит уже не от тюремной администрации, не от суда, даже не от министерства юстиции, но только от ОВРА. Капо диретторе должен огорчить узника 2722: лиц, злостно вредящих фашистскому режиму, итальянская тайная полиция имеет право держать в тюрьме бессрочно.
- Все дело в том, что Австрия отказалась признать Конрада Кертнера своим гражданином. Куда вас выслать, если национальность по-прежнему не выяснена? А отпустить на все четыре стороны - нарушить решение Особого трибунала.
- Засадить в тюрьму моя сомнительная национальность трибуналу не помешала. А выпустить на свободу после заключения - мешает.
Капо диретторе раздраженно помахал рукой перед своим лицом - признак крайнего раздражения.
- Полагаю, что, если бы у Италии была общая граница с Россией, вопрос о вашей высылке решился бы проще, - Джордано недобро усмехнулся. - А сейчас... - Он вновь разогнал рукой несуществующий табачный дым и добавил жестко: - Я с вами, Кертнер, знаком почти три года, давно за вами наблюдаю, уверен, что вы - человек семейный. И не понимаю - как это вас бросили в Кастельфранко на произвол судьбы и почему никто о вас не заботится?
- Вы делаете все, чтобы об иностранце, сидящем у вас в тюрьме, не могли заботиться.
- Должен признаться откровенно, - Джордано пропустил мимо ушей реплику Кертнера, - в Италии о своих секретных агентах, попавших в беду, заботятся значительно лучше.
- Охотно верю, но я слишком далек от этой среды. Если бы я был секретным агентом, обо мне наверняка позаботились бы. Кстати, вот вам еще одно доказательство того, что я не тот, за кого вы меня принимаете.
Этьен вернулся в камеру подавленный и в последующие дни пытался сознательно потерять счет суткам - такова была мера его отчаяния. Но он так долго и ревниво вел прежде устный счет календарю и так сильна оказалась эта тюремная привычка, что ему не сразу удалось разминуться с календарем и кануть в безвременье, хотя в одиночке ничто не помогает вести такую статистику - ни газеты, ни отрывные календари, ни театральные афиши.
Прежде постоянные занятия, жадный интерес к событиям в мире помогали ему расходовать бесполезные массы времени. А сейчас он не знал, от какой даты его отделяют все пятницы, вторники, воскресенья, все страстные недели, троицы и новые годы, когда кончится поток гнетущего и никчемного тюремного прозябания и кончится ли он когда-нибудь вообще?
Он лишился права получать письма, деньги, посылки, права на свидания. За ним сохранялось только право на отчаяние и на воспоминания.
