Необходим был человек, который, взяв на себя ответственность, скомандует: «Вперед! К другому берегу, примерно вон туда, не останавливаясь, там разберемся!»
И таким человеком оказался Ельцин. В этом и заключается его историческая миссия, в этом историческое значение и глубинный смысл того, что он и мы вместе с ним строили и созидали все недавние годы, со всеми нашими взлетами и падениями, противоречиями и логикой.
Ельцин — это принятие абсолютно радикальных решений в абсолютно не подготовленной к ним ни духовно, ни материально стране, в отсутствии традиций реформаторского радикализма; с интеллектуалами, выросшими в условиях всеобщего подавления мысли и неспособными на настоящий протест; со старыми кадрами, не готовыми к новой работе даже теоретически; с огромной партией тоталитарного типа, невероятно коварной и опытной, значительно сросшейся с армией, службами госбезопасности, прокуратурой, судом, директорским корпусом, усвоившей множество большевистских приемов, и прежде всего приемов разобщения общества, поиска врага, революционных выступлений.
У Ельцина никогда не было поддерживающего его устойчивого большинства, даже при его выборах Председателем Верховного Совета РСФСР и Президентом России. И отсутствие ЕГО большинства приводило страну не раз на грань катастрофы. Но именно оно и заставляло Ельцина бороться за победу на выборах, используя весь свой потенциал в критические минуты.
Что знали реформаторы, когда начинали реформы? Монетаристскую теорию. Но эта теория выросла в Америке. Она, наверное, хорошо заработала бы у нас при других условиях, близких к американским, но таковых у нас не было. Хотя нужно признать, что степень ожидания этой теории и степень доверия к ней в обществе были достаточно высокими благодаря политике, которую небезуспешно проводил Андрей Козырев на укрепление доверия между Россией и США, но которую так бездарно растоптали позже, изменив внешнюю политику России и вновь пытаясь представить Америку нашим врагом. А значит, и все, что оттуда исходит, для нас — враждебно, как и было при большевиках.
Для того чтобы монетаристская теория реформ заработала, нам изначально нужно было иметь другое, более развитое в правовом отношении население, другую, более гибкую общественную психологию, приемлющую частную собственность, а не продираться шаг за шагом сквозь бешеное сопротивление бывших партократов, с их огромным негативным опытом, с их порочными связями, с их репрессивным влиянием на народ и умением пользоваться скрытыми партийными средствами,
Было ясно, что реформировать общество в целом одними лишь макроэкономическими методами невозможно, что рассчитывать на экономический подъем сразу после отпуска цен — наивно. Но не сделать всего того, что сделали и Гайдар, и его команда, было еще хуже. Из многих зол приходилось выбирать меньшее, а альтернативы даже меньшему злу просто не существовало.
Любое решение было плохим, и поэтому терпеливо, порой стиснув зубы, приходилось выстраивать цепочку плохих решений, в конце которой при благоприятных условиях могло бы получиться что-то сносное. Так что молодые реформаторы своим молодым задором, энергией и решимостью столкнули страну с мертвой точки. Хоть как-то столкнули. Может быть, — тогда — без ясной конечной цели, но они приняли на себя ответственность за этот рывок в неизведанное.
Вся история России усыпана обломками несостоявшихся реформ. И нужен был совершенно особый человек, чтобы еще раз поднять в России — в условиях общего кризиса и крутого исторического перелома, крушения величайшей империи, социалистического мировоззрения, идеалов и ценностей — реформаторское знамя. И таким человеком тоже оказался Ельцин.
Выросший в партийной среде, занимавший отнюдь не последнее место в партийной иерархии, он нашел в себе мужество поверить новым людям, невероятно от него отличавшимся по возрасту, по образованию, по опыту жизни, по убеждениям и взглядам. Он рискнул опереться на людей чуждого ему сословия и принять на себя всю тяжесть их возможных и совершенных ошибок с опасностью быть проклятым современниками. Может быть, этим уравновешивается его нерешительность, которую мы так часто наблюдаем. Действительно, кто может оставаться неизменно решительным в условиях жесточайшей борьбы?
Но какие бы ошибки ни совершал Ельцин и его соратники, Россию они все-таки сдвинули с места в направлении цивилизации. А сдвинуть экономику централизованную, безынициативную, милитаризированную в сторону экономики гражданской, рыночной, ориентированной на человеческие потребности, — в историческом смысле это нечто невероятное.
…По нашей истории видно, что в России первое лицо государства — понятие культовое. Российская традиция всегда связывала время с властной личностью: эпоха Ленина, эпоха Сталина, эпоха Хрущева, эпоха Брежнева… Мы до сих пор мыслим словно бы категориями прошлого, драматично прорастающими сквозь новую реальность. Эпоха Ельцина.
До Первой мировой войны существовала реальная возможность построить в России нормальное общество, но страну обманно увели за собой большевики. Путь оборвался на стадии, когда общество еще не успело подготовиться к собственной реконструкции. Мы теперь расплачиваемся за то, чтобы вернуть Россию на путь нормального исторического развития. Расплата тяжела, а платить приходится тем, кто ни в чем не виноват. Отсюда и охватившие многих апатия, безверие, неприятие реформ. Отсюда и непонимание не просто Ельцина, хотя в его внешнем поведении в последнее время много озадачивающего, а той цены, которую требуют реформы. Причем непонимания и со стороны противников преобразований, и со стороны сторонников. Но тут уж ничего не поделаешь.
Через коррупцию, безнравственность, бездуховность, через спекулятивное предпринимательство, беспредел, карикатурную демократию, кризис культуры, экономики, общественной жизни мы наугад движемся вперед в поисках самих себя, в поисках своей человечности. Демократия, правовое государство, социально ориентированная экономика — все это останется пустыми словами, бессодержательными формулами, если россияне не станут терпимее друг к другу, не научатся сопереживать и сострадать друг другу. Если мы не признаем, что мировоззрение и философия обывателя, которые мы столько лет третировали под аккомпанемент красных барабанщиков, это и есть мировоззрение и философия жизни. Ее главная аксиома, ее центральный постулат: человек превыше всего, не он — слуга государства, а государство — на службе у человека.
На эпоху Ельцина выпало разрушение аварийной государственной структуры ради возведения площадки нулевого цикла реформаторского строительства.
