Я смотрю на Шолохова и вижу, что написанное ему нравится, что ему нужно, обязательно нужно поделиться радостью завершения огромного творческого труда.
Семен Давыдов… О его судьбе писатель сказал, что она сложится так, как подсказывает жизнь. Идя от жизненной правды, Шолохов и создал своего Давыдова. Вот как об этом говорит сам автор, отвечая военным морякам на вопрос, почему он вывел одним из главных героев «Поднятой целины» бывшего балтийского матроса:
«У Давыдова было несколько прототипов. Я встречался со многими моряками, беседовал с ними, видел, как они работают там, куда направляла их партия. И всюду они вносили в жизнь свои хорошие морские, революционные традиции. Еще Владимир Ильич Ленин дал высокую оценку морякам после октябрьских событий. Так же доблестно сражались они и в гражданскую войну, принимали самое деятельное участие в строительстве советской власти. Это и зародило во мне мысль сделать Давыдова бывшим балтийским матросом. Ибо человек, приехавший на работу в деревню, должен был обладать отвагой, выдержкой, хорошим юмором, умением общаться с людьми, чувствовать коллектив. Все эти качества, беззаветную преданность партии и делу коммунизма, я видел у моряков, воспитанных на нашем флоте».
– В Давыдове, – говорил мне режиссер фильма «Поднятая целина» Александр Гаврилович Иванов, – собраны черты, характерные для передового советского рабочего, коммуниста 30-х годов. В кинокартине, две серии которой мы уже завершили, коллектив студии «Ленфильм» стремился сохранить то новое, что проявилось в политическом опыте и в духовном облике рабочего-коммуниста.
Когда писателя несколько лет назад спросили, почему он еще не закончил роман «Они сражались за Родину», Шолохов ответил: «Потому что подумал: «Поднятая целина», вторая книга, в это время нужнее. Почему? Потому что она в какой-то мере может сейчас оказать помощь».
– На произведении Шолохова, – отмечает Иванов, – народ учится и учится распознавать врага, как бы хитроумно он ни маскировался. Для стран народной демократии этот роман и сейчас служит настоящим пособием в строительстве новой жизни.
Александр Гаврилович дает мне письмо, полученное из Румынии. В нем крестьяне называют Шолохова своим «крестным».
– Хронику событий в Гремячем Логу, – говорит А.Г. Иванов, – мы рассматриваем как канву для повествования о судьбах многих людей. Давыдова мы покажем и в личной жизни, и в быту, и в жизни общественно-политической, на собрании, в поле, в отношениях и разговорах с казаками, во взаимоотношениях со многими действующими лицами. Для врага советской власти Половцева, с его ненавистью и презрением к простым труженикам, народ не более «как табун овец», который пойдет туда, куда его погонят. Коммунист Давыдов с любовью и уважением относится к простым людям, глубоко верит в трезвый и ясный ум трудящихся, поэтому он действует словом убеждения и сам учится у народа. Нам очень хочется, чтобы именно таким получился у нас в картине Семен Давыдов.
В беседе с режиссером-постановщиком «Поднятой целины» принял участие подошедший к нам артист МХАТа, заслуженный артист РСФСР Петр Чернов. Зрители запомнили его по ролям Бунчука в кинокартине «Тихий Дон», секретаря райкома партии в фильме «Земля и люди».
– Образ Давыдова в романе М.А. Шолохова, – сказал П. Чернов, – выписан с исключительной силой. Хотелось бы сыграть его так, чтобы зрители узнали в нем того двадцатипятитысячника, представителя партии и советского рабочего класса, который запомнился всем по замечательному роману. Мне хотелось бы особо выделить в Давыдове черты настоящего коммуниста, с ленинской принципиальностью проводящего линию партии в деревне, показать высокий моральный облик человека, бескорыстно отдающегося целиком высокой идее, создать образ, достойный для подражания.
Очень сложная и ответственная задача. Буду стремиться не к внешним эффектам, а к раскрытию многогранного характера человека глубокого мировоззрения, самого яркого представителя нашей советской эпохи.
Михаил Алексеев
Великий станичник
В разные годы и по разным поводам мне приходилось писать об этом человеке. То были по большей части короткие заметки, которые и в совокупности не дадут, конечно, цельного портрета. И все-таки, взятые вместе, они хоть в малой степени – и я надеюсь на это! – помогут ответить, почему на протяжении почти четырех десятков лет имя Шолохова повторяется с каким-то особым чувством, а обыкновенная казачья станица Вешенская стала вроде литературной Мекки.
2
Да, у станицы Вешенской удивительная судьба. Ничем особенно не отличавшаяся от множества других казачьих селений, она стала знаменитой тотчас же, как только из-под пера двадцатилетнего ее жителя вышли первые главы «Тихого Дона». С той поры Шолохов и Вёшки стали синонимом. Когда говорят «Вёшки», непременно думают об авторе дивной эпопеи.
«Тихий Дон» вышел из берегов и разлился по всему свету совершенно неожиданно. Обычно о появлении могучего художника люди начинают догадываться задолго до того, как художник стал могучим: от произведения к произведению растет и крепнет его талант, и, наконец, рождается то, что ставит имя творца в ряд выдающихся, а то и великих имен.
Шолоховское восхождение было иным, стремительным и бурным. Их было немного – людей, которые по первым рассказам безвестного донского паренька понимали, что перед ними самобытнейший писатель, от которого можно ждать очень многого.
Четырнадцать лет продолжался титанический труд. Первую фразу четырехтомной эпопеи вывела рука юноши, а последнюю – рука зрелого мужа. И люди поняли, что сделана эта книга на века. Явилось произведение воистину народное.
Хороших писателей много. Одни больше нравятся интеллигенции, другие – рабочим, третьи – крестьянам. А вот таких, книги которых с одинаковой силой волновали бы сердца всех людей, – таких писателей очень мало. Шолохов – именно такой писатель.
…Земля. Степь. Степь родимая!
Сколько раз мы слышали это сыновнее восклицание на страницах шолоховских творений! «Степь родимая!» – произносишь и ты, приближаясь к известному теперь уже всему миру уголку земли в верховьях Дона. Трудно передать словами состояние, охватывающее тебя всякий раз, когда ты вступаешь в шолоховские места. Точно светлое и теплое облако обнимает душу твою, и ты не можешь без глубокого волнения глядеть и вон на того беркута, разрезающего воздух косыми клинками радужных своих крыльев, и вон на те задумчиво притихшие степные курганы, и вон на тот бархатно-серебристый полынок, и особенно на ту далекую, извивающуюся синюю полоску реки с ее берегами, с галькой, зацелованной волной, на знаменитое стремя Дона, где далеким туманным утром озорной Гришка ловил со своим строгим и строптивым батькой жирных сазанов, на ту грустную тропинку, круто сбегающую к реке, на ту самую, по которой хаживала по воду прекрасная и несчастная Аксинья. Все это мир шолоховских образов – мир реальный и в то же время фантастически необычайный.
