Не лишним будет привести и оценку русской восточной политики Генерального штаба генерал-майором Евгением Ивановичем Мартыновым: «Для Екатерины овладение проливами было целью, а покровительство балканским славянам — средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы на счет его возможно комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».
Может быть, Распутиным и не двигали именно такие глубоко осознанные и осмысленные государственнические мотивы, как Кони, Тарле или Мартыновым, и едва ли была у него какая-то программа или концепция, но инстинктивно он, несомненно, чувствовал нечто похожее. В Григории Ефимовиче вообще именно инстинкты были развиты сильнее всего. Любые инстинкты. Они его спасали, они и губили.
Афонская смута. Распутин и Антоний Храповицкий. Афонский послушник Дмитрий Иванович Печеркин. Синод под огнем. Пресса. Покушения на Распутина. Ялта. Происшествие в Покровском. Газетчик Давидсон. Досье Хионии Гусевой. Горький и Илиодор
Что касается негативной оценки Распутиным греков, то она упиралась в один из самых больных вопросов русской церковной и общественной жизни накануне войны — дело имяславцев, русских монахов, проживавших в Свято-Пантелеймоновом монастыре на горе Афон и изгнанных оттуда из-за своих религиозных убеждений. Обстоятельства конфликта вокруг имяславцев, вошедшего в историю как «афонская смута», вкратце таковы. В 1907 году в России была опубликована книга старца Илариона «На горах Кавказа», которая представляла собой описание особого духовного опыта ее автора, связанного с почитанием имени Иисуса. С большим сочувствием она была прочитана русскими монахами на Афоне, и так возникло движение имяславцев (имябожцев), по учению которых, как писал А. Ф. Лосев Павлу Флоренскому, «Имя Божие — есть Сам Бог <…> Имя Божие — место встречи Бога и человека. Его Именем очищаемся от грехов и спасаемся, Его Именем совершаются таинства. Сама молитва не есть человеческая тварная энергия, ни Божественная сила, которая есть Сам Бог, но это — место встречи двух энергий, Божественной и человеческой; слияние в одном Божественном имени двух сущностей, Божественной и человеческой».
Среди российских читателей, кто отнесся к труду Илариона и этому учению с большим уважением, были помимо главного адепта этого учения иеросхимонаха Антония (Булатовича) Великая Княгиня Елизавета Федоровна, епископ Феофан (Быстров), будущий митрополит Вениамин (Федченков), богослов М. А. Новоселов (чьи имена, что примечательно, не раз встречались на страницах этой книги в качестве противников Распутина), а также преподобный Варсонофий Оптинский, преподобный Кукша (Величко), митрополит Киевский Флавиан, епископы Феодор (Поздеевский), Трифон (Туркестанов) — тоже занимавший крайне антираспутинскую позицию, священник Павел Флоренский, богослов С. Н. Булгаков, философы А. Ф. Лосев, В. Н. Лосский, математики профессор Д. В. Егоров и Н. М. Соловьёв и др.
Однако были у нового движения и противники, причем весьма влиятельные: будущий глава Русской зарубежной церкви митрополит Антоний (Храповицкий), будущий патриарх Русской православной церкви епископ Сергий (Страгородский), будущий священномученик митрополит Санкт-Петербургский Владимир (Богоявленский) и другие члены Синода, а кроме того «имяборцев» (так называли «имяславцы» своих оппонентов) поддержали патриарх Константинопольский Михаил III, Совет настоятелей афонских монастырей, греческие светские и духовные власти и русское посольство.
Это была не просто богословская дискуссия, но доходившая до исступления борьба. Достаточно сказать, что такой сдержанный и в целом осмотрительный человек, как епископ Сергий Финляндский проявил себя в этой дискуссии тем, что, написав на бумаге слово «Бог», топтал ее ногами. Этим Сергий хотел показать, что имя Божье к самому Богу отношения не имеет. Но вопрос этот касался не только и даже не столько богословской стороны дела. Греки стремились ослабить русское влияние на Афоне и предприняли попытку использовать в этих целях «афонскую смуту». Весной 1913 года началась блокада имяславцев греческими властями. Одновременно с этим в России Государь наложил на всеподданнейшем докладе обер-прокурора Саблера резолюцию: «Преосвященному Никону моим именем запретить эту распрю», что послужило основанием для миссии архиепископа Никона (Рождественского) на Афон. В контексте книги о Григории Распутине примечательно и то, что когда новое (или, точнее, старое, связанное с традициями исихазма) учение разбиралось в Синоде, то оно было охарактеризовано одним из выступавших не больше и не меньше как хлыстовство.
«К сожалению, наше время есть время исключительного увлечения хлыстовством и русского народа и русского общества. Полное неверие отжило свой срок. Людям жутко стало жить вне общения с небом, но приближаться к нему путем узким, путем Христовым: "Аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди", — это тоже для них, развращенных и расслабленных, кажется не под силу. И вот они измышляют новые пути к Божеству: сектантства, магнетизма, необуддизма, а наипаче хлыстовщины <…> Мало верующие в действительные чудеса люди готовы верить всяким измышленным чудесам мошенников-аферистов, лишь бы ослабить значение заповедей Божиих о молитве, послушании и воздержании. Они с жадностью набрасываются на все, что идет врозь со строгим учением Церкви, на все, что обещает приближение Божества помимо церковного благочестия и без напряжения нравственного. Вот почему и за учение Илариона ухватились столь многие: одни по слепой ревности и упрямству, а другие по лености, сладостно предвкушая, как они скоро дойдут до такой степени совершенства, когда им можно будет и служб церковных не выстаивать, и никаких молитв не читать, а только "носить в своем сердце имя Иисуса"», — говорил митрополит Антоний (Храповицкий), знакомый с учением имяславцев, впрочем, весьма приблизительно.
Вслед за этим в ход пошли аргументы иного рода. В июне 1913 года на Афон прибыл русский военный корабль «Херсон», и после неудачных переговоров с монахами 3 июля имяславцев загнали на борт и вывезли в Россию. По свидетельству источников, сочувствовавших «бунтовщикам», делалось это все в крайне грубой форме: монахов обливали из шлангов холодной водой, избивали прикладами и хватали за волосы. Но не менее тяжелые испытания ждали монахов впереди: на родине их рассылали по дальним монастырям, расстригали, преследовали, заставляли подписывать в унизительной форме отречение от своей веры, а в некоторых случаях отказывали в причастии перед смертью.
