Поэтому город решил выделить Эйнштейнам другую часть поместья, где они могли бы построить собственный дом. Но и это нарушало условия, на которых город приобрел имение. Давление и интерес публики только усилили решимость прежних владельцев не допустить, чтобы Эйнштейн построил дом на этой территории. История попала на первые страницы газет, и планы города потерпели полный крах, особенно после того, как еще одно, третье предложение оказалось тоже неподходящим.
В конце концов было решено, что Эйнштейны сами выберут участок земли, а город его купит. Эйнштейн выбрал принадлежавший одному из друзей участок, подальше от города, вблизи деревни Капутт к югу от Потсдама. Эта поросшая лесом местность, расположенная между рекой Хафель и настоящим дремучим лесом, понравилась Эйнштейну. Мэр, в свою очередь, попросил берлинский магистрат разрешить потратить 20 тысяч марок на приобретение этой собственности в подарок Эйнштейну на пятидесятилетие.
Молодой архитектор сделал проект дома, а Эйнштейн купил небольшой садовый участок по соседству. Затем вмешалась политика. На собрании магистрата с возражениями выступили праворадикальные немецкие националисты. Они добились того, что голосование было отложено и вопрос был внесен в повестку будущих заседаний для подробного обсуждения. Стало ясно, что обсуждаться главным образом будет сам Эйнштейн.
Поэтому он отказался от подарка, написав мэру письмо, в котором звучали иронические нотки. “Жизнь очень коротка, – объяснял он, – а начальство работает очень медленно. Мой день рождения уже прошел, и я отказываюсь от подарка”. На следующий день газета Berliner Tageblatt вышла с заголовком: “Общественное осуждение подействовало: Эйнштейн отказывается”4.
К этому времени Эйнштейнам уже полюбился участок в Капутте. Они договорились о его покупке и придумали, какой дом хотели бы там построить. Поэтому они продолжили начатое дело и купили участок на свои личные деньги. “Мы потратили почти все сбережения, – жаловалась Эльза, – но теперь у нас есть собственная земля”.
Дом был простым: внутри гладкие деревянные панели, а снаружи некрашеные, оструганные доски. Через большое венецианское окно открывался тихий вид на Хафель. Марсель Брейер, знаменитый дизайнер, принадлежавший к школе Баухауз, предложил сделать внутреннюю отделку, но Эйнштейн был человеком с консервативным вкусом. “Я не собираюсь сидеть на стуле, постоянно напоминающем мне о механической мастерской или об операционной в больнице”, – сказал он. И они перевезли в дом часть тяжелой старой мебели, оказавшейся лишней в их берлинской квартире.
Обстановка комнаты Эйнштейна на первом этаже была спартанской: простой деревянный стол, кровать и небольшой портрет Исаака Ньютона. Комната Эльзы была тоже внизу; общая ванная комната посередине. Наверху были небольшие комнаты, где ночевали две дочери Эльзы и горничная. “Мне ужасно нравится жить в этом маленьком деревянном доме, хотя в результате я остался без гроша, – написал Эйнштейн сестре вскоре после переезда. – Парусник, прекрасный вид, одинокие осенние прогулки, относительное спокойствие – это рай”5.
Здесь он плавал на новом семиметровом паруснике Tummler (“Дельфин”), подаренном друзьями на день рождения. В соответствии с его пожеланиями лодку сделали массивной и прочной. Несмотря на то что плавать он не умел, ходить под парусом Эйнштейн предпочитал один. “Подходя к воде, он становился до смешного счастлив”, – вспоминал один из гостей6. Часами Эйнштейн, слегка прикасаясь к рулю, позволял лодке бесцельно скользить по воде.
“Мысли о науке, не покидавшие его никогда, даже на воде, принимали характер сна наяву, – говорил один из родственников. – Теоретическое мышление крепко воображением”7.
Всю жизнь отношения Эйнштейна с женщинами, казалось, были подвластны каким-то неуправляемым силам. Раз за разом его магнетическая привлекательность и душевность притягивали женщин.
И даже, хотя обычно он старался оградить себя от обязательств, делающих жизнь сложнее, иногда его захватывал водоворот пылкого влечения, как это было с Милевой Марич и даже с Эльзой.
В 1923 году, уже женившись на Эльзе, Эйнштейн влюбился в свою секретаршу, Бетти Ньюман. Судя по недавно обнаруженным письмам, это был серьезный и страстный роман. Той осенью, во время визита в Лейден, он написал ей, что готов дать согласие на работу в Нью-Йорке, куда она приедет как его секретарь. Она будет жить там с ним и Эльзой, фантазировал он. “Я смогу убедить жену пойти на это, – уговаривал ее Эйнштейн. – Мы могли бы навеки остаться вместе. Можно приобрести большой дом в пригороде Нью-Йорка”.
В ответ она высмеяла и его, и эту идею, что заставило Эйнштейна признать, каким “выжившим из ума ослом” он стал: “Ты с большим уважением, чем я, старик-математик, относишься к сложностям геометрии треугольника”8.
Наконец он оборвал этот роман, сокрушаясь, что истинную любовь, в которой ему отказано на земле, он “должен искать у звезд”. “Дорогая Бетти, посмейся надо мной, старым ослом, и найди кого-нибудь десятью годами моложе, но любящего тебя так, как люблю я”9.
Но их связь продолжалась. Следующим летом Эйнштейн поехал на юг Германии встретиться со своими сыновьями. Оттуда он написал жене, что не может присоединиться к ней и ее дочерям, отдыхавшим на курорте неподалеку, поскольку так можно и “переборщить”. В то же время он пишет Бетти Ньюман и сообщает, что тайно возвращается в Берлин, но она не должна никому об этом говорить, поскольку, если Эльза узнает, она “немедленно примчится обратно”10.
После постройки дома в Капутте целая вереница подруг Эйнштейна приезжала туда с визитами. Эльза с большой неохотой, но уступала. Тони Мендель, богатая вдова, владелица поместья на Ванзее, приплывала к нему в Капутт, а иногда и сам Эйнштейн направлял свой парусник к ее вилле, где они до поздней ночи играли на пианино. Время от времени они ходили вместе в театр в Берлине. Однажды, когда Мендель заехала за Эйнштейном в собственном лимузине с шофером, Эльза устроила ему бурную сцену и отказалась дать денег на карманные расходы.
Была у Эйнштейна связь и с берлинской светской львицей Этель Михановски. В мае 1931 года, во время одной из его поездок в Оксфорд, она увязалась за Эйнштейном и, видимо, поселилась в отеле неподалеку. Как-то он написал ей стихотворение из пяти строк на карточке для заметок Крайст-Черч-колледжа, начинавшееся словами: “Ко всему тянущаяся, изысканно тонкая, ничто не укроется от ее взора…” Через несколько дней эта дама послала ему дорогой подарок, который не был оценен. “Этот маленький пакетик действительно разозлил меня, – написал он. – Вы должны прекратить постоянно посылать мне подарки. И уж во всяком случае не посылать ничего в английский колледж, где и так окружающее нас изобилие бессмысленно!”11
