из сборника изъяли, и ее напечатали лишь в 1983 году. В это же время я переработал для издания на немецком и английском языке мою книгу «Логическая физика». На немецком языке она вышла в ГДР в 1975 году, а на английском – лишь в 1983 году. Западные логики поступали в отношении моих логических исследований в удивительном согласии с тем, как это требовалось советским властям и их помощникам – моим бывшим коллегам.
Лишь несколько лет спустя один мой хорошо осведомленный знакомый рассказал мне об одном обстоятельстве, благодаря которому меня на короткое время вроде бы оставили в покое. Дело в том, что какие-то части моей рукописи все-таки попали в руки КГБ. В таких случаях тексты передаются на экспертизу особым лицам, сотрудничающим с КГБ и работающим в соответствующих сферах науки и культуры. Мои рукописи рецензировали для КГБ какой-то писатель и какой-то социолог. Недавно мне сообщили, что этим экспертом-социологом был Ю. Замошкин, послуживший одним из прототипов для персонажа «Зияющих высот» по имени Социолог. Согласно заключению этих экспертов, мое сочинение не имело никакой научной и литературной ценности и что в случае публикации на Западе (а это, по их мнению, было маловероятно) книга не будет иметь никакого успеха. Очевидно, это успокоило лиц, ответственных за профилактические меры в отношении меня. В отношении меня решили сделать некоторые «послабления». Меня даже наградили медалью в числе немногих сотрудников института в связи с юбилеем Академии наук, как я об этом писал выше.
Мои тайные рецензенты были близки к истине в одном: шансов напечатать книгу на Западе у меня было ничтожно мало. Потом наши друзья, предпринимавшие попытки издать книгу, рассказывали, что все русскоязычные издательства отказались издавать ее, включая издательство «Имка-Пресс», контролировавшееся А. Солженицыным. Последнее в особенности: заболевший «комплексом Бога» Солженицын не мог допустить появления другого писателя, который мог бы составить ему конкуренцию.
Пропавшие части, исправления и дополнения
В 1975 году обнаружилась пропажа двух частей книги. Одна из них называлась «Сказка о Московии», а другая – «Исповедь отщепенца». Человек, который должен был переправить их на Запад, клялся, что он их передал там своему знакомому с просьбой переслать моим друзьям. Но те рукописи не получили. Я предполагаю, что этот человек либо передал рукописи в КГБ, либо уничтожил их из страха быть схваченным с ними. Я решил восстановить их в виде самостоятельных книг. В результате в 1975–1976 годах я, восстанавливая первую из упомянутых потерянных частей, написал книгу «Светлое будущее», а восстанавливая вторую – книгу «Записки ночного сторожа».
Кризисные месяцы
Весенние и летние месяцы 1976 года были для меня и моей семьи чрезвычайно тяжелыми. Эмигрировавший на Запад Э. Неизвестный стал проявлять странный интерес к моей книге вопреки моим категорическим протестам. Он звонил мне по телефону и говорил о книге, зная, что телефонные разговоры с заграницей прослушивались. Прислал открытое письмо (открытку) одному из моих знакомых живший в Лондоне Ж. Медведев, в котором писал о моей книге, – с ним каким-то образом вступили в контакт мои друзья, предпринимавшие попытки напечатать книгу. К счастью, он высказался о книге в своей открытке очень плохо. Но и без этого ситуация стала для нас ухудшаться. Очевидно, о книге ходили слухи на Западе, и это становилось известным в КГБ. Потом вдруг всякие сведения о судьбе книги прекратились. У меня создалось впечатление, что рукопись куда-то исчезла.
На время моего летнего отпуска мы сняли комнату в дачном месте под Киевом. Ольга с дочерью уехала туда. Я с матерью Ольги, которая жила с нами, остался в Москве. Я проходил оформление для поездки в Финляндию на симпозиум по логике. Советская делегация на симпозиум должна была состоять из 20 человек или более. Хотя «Зияющие высоты» уже были написаны, у меня еще не было намерения пойти на открытый разрыв с моим обществом. Судьба книги мне была неизвестна. На то, чтобы радикально перестроить свою жизнь за ее счет, я не рассчитывал. Эмигрировать я не хотел ни в коем случае. Я знал, что и на Западе я в логике окажусь в таком же положении, как и в Советском Союзе, а то еще того хуже. Но вместе с тем у меня на душе наболело настолько, что я уже не мог дальше терпеть. Вопрос о разрешении на поездку в Финляндию стал для меня принципиальным. Если уж меня, члена Академии наук Финляндии, не выпустят на сей раз, то стерпеть это было бы с моей стороны просто безнравственно. Буквально накануне отлета делегации мне сообщили, что мне в разрешении отказано. Я послал Ольге телеграмму об отказе и о моем решении заявить по этому поводу публичный протест. Она ответила телеграммой же, что мое решение одобряет.
Я встретился с западными журналистами – это были корреспондент «Ле Монд» Жак Амальрик, шведская журналистка Диса Хосту и ряд других журналистов, имена которых я забыл. Мое заявление было опубликовано в западных газетах и передано по радио. Решающий шаг в моей жизни был сделан.
На другой день я пришел в институт с намерением отдать партийный билет секретарю партбюро И. Герасимову, но он взять билет отказался. Надо отдать ему должное, он вообще считал, что я со своими выходками являюсь гораздо более честным советским человеком и коммунистом, чем те, кто меня вынудил на такие выходки. Он настаивал на том, чтобы я начал борьбу против этих людей. Но я от этого отказался, аргументируя свой отказ бесперспективностью официальной борьбы. Я сказал, что именно мой печальный опыт, может быть, заставит кое-кого задуматься над положением в стране. Партийный билет я оставил техническому секретарю.
В тот же день мне начали названивать мои бывшие друзья. Они заявили мне, что порывают со мною всякие отношения. Поразительно то, что всем им моя ситуация с приглашением на международные профессиональные встречи и с запретами властей на выезд в западные страны была хорошо известна. Все они возмущались тем, что меня не выпускали. Но достаточно было мне заявить публичный протест по этому поводу, как все они отреклись от нашей многолетней дружбы и осудили меня. Между прочим, если бы даже не было «Зияющих высот», я за одно только это мое публичное заявление был бы подвергнут остракизму.
Я взял очередной отпуск. Мне его охотно дали, так как это отвечало желанию властей удалить меня из Москвы подальше от западных журналистов. Не задерживаясь ни дня в Москве, я уехал в Киев, где меня ждали Ольга и Полина. Ольга уже слышала о моем заявлении
