Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Добавим сюда ясную голову, превосходную обучаемость на ходу и щепотку авантюризма: однажды он был даже готов попробовать в себя в роли иллюстратора «Рогнеды», но вовремя отказался!

Важнейшим фактором такого поведения было, конечно же, ясное и трезвое понимание альтернатив и их, если угодно, самоубийственности. Альтернативы же у Астахова были неважные: у сытого коллаборационизма — голодный шталаг, у теплых помещений нормировщика, учетчика, каптера или чертежника — холодная шахта или лесоповал. Ни того, ни другого, ни третьего слабый астаховский организм не выдержал бы, почему эти альтернативы и были им, организмом, отвергнуты.

В сущности, поступками Астахова движет экзистенциальный императив: «Жить, жить и еще раз жить!» Настоящего выбора у него как бы и не было: не пойдешь против присяги — умрешь, не отдашь сидор — умрешь.

«Цитенгорст и Вустрау, — пишет Астахов — были тем пробковым поплавком, на котором можно было добраться до берега».

Верно, но берег здесь не швейцарский, а философский — и это ни много и ни мало: жизнь!

Этот императив не безразмерен: на подлость, приспособленчество, доносительство и предательство он никогда не шел, сколько бы его ни соблазняли.

Но экзистенциальный императив тем не менее близорук, он решал задачи текущего выживания, но он не стратегичен. И когда вдруг оказывается, что за тот или иной шаг, единственно правильный позавчера или вчера, сегодня надо платить как за неверный и платить по-крупному, — тогда и возникает та коллизия, то внешнее, смершевское, и внутреннее, астаховское, следствие и переследствие, а вслед за ними и суд, атмосферой которых напитаны эти записки.

В этих рассуждениях, к которым я пришел, внимательно читая и перечитывая записки Петра Петровича, нет ни грана осуждения. Я просто преклоняюсь перед открытостью и мужественностью этого человека, и тем важнее разобраться в траектории его удивительной жизни и в механизмах, ею управляющих.

Начавшись в персидском Энзели, прометнувшись через бакинские дворы, голодные украинские шталаги, сытые немецкие лагеря «для своих», швейцарские лагеря и пансионы для интернированных, лихтенштейнские квартиры для репатриационной миссии, камеры советских тюрем и зоны советских лагерей, общежития для спецпоселенцев, записки Петра Астахова охватывают 35 лет и завершаются сценой его возвращения в Баку — домой, в объятия живых еще и вечно любящих его родителей. Своего рода возвращение блудного сына, но в высоком, рембрандтовском, смысле слова. Он был бы рад вернуться и раньше, и иначе, но иначе — а стало быть раньше — никак не получалось и не получилось.

Для того чтобы прожить такую богатую тусклыми событиями и одновременно такую яркую жизнь, надо было как минимум не умереть. И не случайно в последней, заключающей его воспоминания фразе, затесалось это: «всем смертям назло». Оно чрезвычайно уместно. Петр Астахов как будто в шахматы со смертью играл, неизменно опережая ее на один, но спасительный, ход.

Но для того, чтобы описать эту жизнь, от него потребовалось еще и нешуточное мужество. Без очищающей силы правды ему не удалось бы реализовать свое мемуаристское кредо — говорить о ней искренне и честно.

Но он нашел в себе силы и мужество, и вот мы держим в руках его записки.

Северный полюс.

Фабрично-заводское училище.

То есть азербайджанскую провинцию, «глубинку». — П.П.

Будет хуже для них… Они сами должны заявить об этом! (нем.).

Ты художник? (нем.).

Добровольцы свободных формирований (нем.).

«Восточное министерство для занятых восточных областей» (нем.).

Завтрака (нем.).

Бутерброды (нем.).

Без подданства (нем.).

Это фамилии двух ее основателей. — П.П.

Штеттинский вокзал (нем.).

Государственная опера (нем.).

Зоологический сад.

Тревога (нем.).

Подвал. Здесь: бомбоубежище (нем.).

«Внимание! Внимание! Передаем сводку состояния воздушного пространства…» (нем.).

Рождество (нем.).

Пивная, заведение (нем.).

Пьянящая сила (нем.).

Букв.: «Комната для больных» (нем.). Вероятно, имеется в виду все же, Krankenhaus — больница.

Предположительно городок Neuvevill в кантоне Нойшатель.

Попугай.

Неточность. Надо: 27 июля. — Ред.

В действительности интернирование этого соединения произошло 2 мая 1945 г. — Ред.

Уголовно-процессуальный кодекс.

Уголовный кодекс.

Отдельный лагерный пункт.

Технико-нормировочное бюро.

Учетно-распределительная часть.

Административно-технический персонал.

Барак усиленного режима.

Национально-трудовой союз.

Планово-производственная часть.

Культурно-воспитательная часть.

Центральный авторемонтный механический завод.