Такой шаг Жанны оказался подлинным вызовом устоям ее семьи. Жанна потеряла девственность. Она жила в грехе с беспутным наркоманом и к тому же алкоголиком, предыдущие любовницы которого предъявляли ему иски об установлении факта происхождения от него их детей. Кроме того, Моди был в прямом смысле слова голодающим художником, да и со здоровьем дела у него обстояли не лучшим образом – после перенесенного плеврита и тифа он даже оказался непригодным к военной службе во время Первой мировой войны. И как будто всего этого было недостаточно, он, будучи евреем, как предупреждал дочь Ахилл Эбютерн, не собирался делать из христианской девушки, с которой уже спал, порядочную женщину.
Многие месяцы Жанна и Модильяни вели богемный образ жизни. Они снимали комнату в захудалой гостинице, питались в артистических кафе, ходили на художественные выставки. Кроме того, они рисовали, но Жанна так трепетно относилась к художественному дару Моди и так отчаянно стремилась сохранить его привязанность, что по собственной инициативе откладывала в сторону свою работу, чтобы помогать ему и быть его музой. Он часто просил ее быть ему моделью, и Жанна позировала – и одетая, и обнаженная. Иногда она играла на скрипке, а он тем временем создавал свои творения. Жанна рисующая становилась Жанной рисуемой.
Жертвы, на которые она шла, и полная лишений незамысловатая жизнь любовников никак не улучшали положения Жанны. Моди продолжал встречаться с друзьями, они пьянствовали и употребляли наркотики, а потом он ждал Жанну, которая приходила за ним и помогала ему добраться до дома. Им катастрофически не хватало денег, а надежды разбогатеть рушились: Модильяни выставлял свои работы на вернисажах, рассчитывая на похвалы публики, однако большинство зрителей оставались равнодушными к его полотнам, а некоторых они приводили в ярость. Более того, полиция требовала убирать его картины из экспозиции, потому что считалось неприличным изображение Модильяни нагих фигур с лобковыми волосами, в то время как другие художники, отдавая дань восприятию зрителей, изображали обнаженные фигуры без волос на лобке. Один коллекционер, потенциальный покупатель, ворчливо заметил, что не знает, где можно выставить «эти треугольники».
В последнюю зиму Первой мировой войны температура опускалась очень низко, продукты, электричество и уголь распределялись в соответствии с установленными нормами, германцы постоянно обстреливали Париж из артиллерийских орудий. Все, кто мог себе позволить, бежали в безопасные сельские районы на юг Франции. Когда Жанна поняла, что беременна, они с Модильяни тоже решили уехать на юг.
Вместе с ними отправилась и мать Жанны, которая пришла в ужас, узнав, что Жанна была готова от нее отказаться. (Фанатично религиозный Ахилл умыл руки, отказавшись от заблудшей дочери.) Но Евдокия превратилась в настоящую ведьму, требовавшую от Жанны оставить Модильяни и осуждавшую как художника, так и его искусство. В конце концов, Модильяни поселился в гостинице в отдельном номере, а Жанна пыталась сделать все возможное, чтобы он и ее мать постоянно не ссорились. А когда у нее появлялось немного свободного времени, она делала наброски и рисовала.
Беременность Жанны сильно подействовала на Моди, и в это время на лучших своих рисунках он изображал детей. Одним из толкований этих рисунков является соображение о том, что всех людей, включая себя и Жанну, он считал брошенными детьми. Модильяни внимательно и с любовью следил за развитием беременности Жанны, обращая особое внимание на ее увеличивавшийся торс и раздувавшийся живот. По словам одного историка искусств, он «придавал своей любовнице черты существа, похожего на Пресвятую Деву, и вместе с тем представлял ее в образе Венеры»27. Но это не изменило его отношений с матерью Жанны.
К концу беременности ее отношения с матерью ухудшились настолько, что Евдокия в гневе выехала от нее, после чего Модильяни к ней вернулся. Вскоре, в ноябре 1918 г., в роддоме в Ницце Жанна родила девочку, которую тоже назвали Жанной Эбютерн. Модильяни был в восторге от Джованны, как он называл дочку, а Жанне он несколько раз говорил, что собирается на ней жениться. Но матери своей художник писал только о том, что с ребенком и с ним все в порядке. При этом он даже не упоминал о матери своей дочки, которая после родов ослабла настолько, что не могла кормить грудью малютку Жанну, и ставшее вялым дитя пришлось отослать к кормил и це-итальянке. Тем временем его собственное здоровье ухудшалось, он переживал глубокую депрессию. На фотографии, сделанной в повседневной обстановке в 1919 г., Модильяни выглядит неопрятным, одежда его потрепана, башмаки изношены. Он сам признался другу, что был «как негр». И заключил: «Я просто плыву по течению»28. Но, по крайней мере, малышка Жанна стала наконец развиваться нормально.
В этот период Моди, несмотря на плохое самочувствие, с головой ушел в работу, рисовал и, рисуя, кривлялся. Но произведения этих гротескных трудов в его собственном «высоком стиле» представляли собой изящные и достоверные, грациозные и умиротворенные фигуры, выполненные в неожиданных, но гармоничных цветах. Создание одного образа, матери и ребенка, потребовало сорок сеансов. Часто ему позировала Жанна, он запечатлел ее стройное тело, пополневшее после родов, ее удлиненное и печальное лицо.
У Жанны были причины печалиться. В апреле 1919 г. она снова забеременела, продолжая оставаться незамужней, и это постоянно ее терзало. Свою дочь они с Моди поручили заботам кормилицы отчасти потому, что он чувствовал себя все хуже и хуже. Жанна тяжело переживала враждебное отношение к нему Евдокии, ее угнетало то, что она не могла кормить дочь грудью, утратила призвание, но больше всего ее беспокоил любовник – его пьянство, его блуждания, его заигрывания с другими женщинами. В конце мая Модильяни вернулся в Париж, сказав Жанне, что пошлет за ней и ребенком, как только найдет там кормилицу.
Пока Жанна ждала в Ницце, Модильяни работал, ходил по своим любимым местам и поддерживал сердечные (но, по-видимому, не интимные) отношения с Луней Чековской – миниатюрной привлекательной полькой. Он не был счастлив, думая о приближавшемся рождении его второго ребенка, и однажды признался другу, что считает беременную женщину безобразной. Через несколько недель Жанна послала ему телеграмму, требуя денег на возвращение в Париж. Модильяни выполнил ее просьбу, хоть и с тяжелым сердцем, а после приезда матери с ребенком искал утешение в пьянстве, пытаясь хоть немного унять беспокойство о растущих обязательствах перед Жанной и дочерью. Тогда же он начал работу над портретом четырнадцатилетней школьницы Полетты Жорден. Жанну, уже тревожившуюся по поводу его флирта с Луней, мучила ревность при мысли о легкости его дружеских отношений с Полеттой.
