Марио Скарамелла. (CIRO FUSCO/epa/Corbis)
“По возвращении из Лондона Скарамелла был арестован итальянской полицией по обвинению в том, что инсценировал покушение на самого себя”.
Глава 30. Предложение ничьей
Новость о том, что Андрей Луговой подозревается в отравлении Саши Литвиненко вызвала неоднозначную реакцию в кругу Березовского: от безапелляционного “я так и знал!” до недоуменного “не может быть!”
Для друга и партнера Березовского Бадри Патаркацишвили эти события стали потрясением не столько из-за гибели Саши, сколько из-за обвинений в адрес Лугового. С Сашей Бадри не был близок, хотя в свое время по просьбе Бориса и помог ему с грузинским паспортом. С Луговым же он проработал бок о бок много лет, вплоть до того злополучного дня в апреле 2001 года, когда тот оказался в тюрьме, а Бадри бежал в Грузию. Все это случилось из-за неудачной попытки побега Коли Глушкова из-под стражи. Бадри безгранично доверял Луговому — своему охраннику, от верности которого в буквальном смысле зависели жизни и его самого, и его близких.
Борис, впрочем, тоже вполне верил Луговому и даже поручил ему охранять оставшуюся в России семью дочери, но это было, скорее, следствием отношения к нему Бадри. Умение разбираться в людях никогда не было сильной стороной Бориса, а Бадри, наоборот, слыл знатоком человеческих душ. Дела он вел в стиле кавказских понятий о чести, где данное слово значило больше, чем подписанный контракт. Мало кому удавалось выдержать пронзительный взгляд сурового кавказца, а обмануать Бадри считалось делом рискованным.
Когда роль Лугового в убийстве Саши обозначилась с достаточной ясностью, Борис мог только развести руками и признать, что в очередной раз стал жертвой собственной доверчивости. Для Бадри же мысль об измене верного охранника была просто невыносима. Борис мучился от того, что Саша погиб из-за его конфликта с Путиным, а Бадри — от того, что “просмотрел” Лугового.
Разговоры о том, что Луговой с самого начала был агентом ФСБ в лагере Березовского, велись и раньше, но Бадри от них отмахивался. Когда в октябре 2006 года в Лондон приехал Коля Глушков и стал утверждать, что весь его “побег” в 2001 году был подстроен Луговым, а срок, который тот якобы за это “отмотал”, - чистая инсценировка, Бадри отказался в это верить. Он не допускал мысли, что Луговой мог его обмануть. Коля настаивал на своем и каждый остался при своем мнении.
Вот и теперь, после убийства Саши, максимум, что Бадри мог допустить, это что Лугового использовали втемную или заставили подчиниться, сделав “предложение, от которого невозможно отказаться”.
Именно это он мне и сообщил, когда в начале января 2007 года я приехал поговорить о Луговом. Бадри, как всегда по-грузински радушный и загадочный, принимал меня в своем имении “Даунсайд Манор”, к юго-западу от Лондона.
— Андрей не стал бы этого делать не из-за каких-то там абстрактных понятий, а потому, что акция против Литвиненко была конкретно направлена против Бориса, а значит и против меня, — объявил он. — А против меня он пойти не мог.
Бадри объяснил, что именно благодаря его поддержке и связям поднялся бизнес Лугового после выхода из тюрьмы; он считал своим долгом вознаградить верного охранника за то, что тот отсидел срок за Глушкова. Бадри, если б разгневался, мог нанести Луговому серьезный ущерб. Одного его слова было бы достаточно, чтобы Луговой лишился половины клиентов в бизнес-сообществе.
— Но, Бадри, мы ведь знаем, в какой степени охранный бизнес зависит от Конторы, — возразил я. — Они ведь могли Лугового в секунду разорить, если б захотели.
— То-то и оно, — сказал Бадри. — Чекистов, как известно, бывших не бывает, но я знаю одно: если Андрей пошел против нас, то не от хорошей жизни. Чтобы заставить его, нужно было оказать очень сильное давление.
— Англичане утверждают, что у них неопровержимые доказательства, — сказал я.
— Ты видел эти доказательства? Нет. И я не видел. Я так и сказал полицейским, которые меня допрашивали: “Вы смотрите на это дело как на обычное убийство? Думаете, что если человек оставил следы на месте преступления, то вина доказана? А ведь это была спецоперация. И тут действуют спецправила и спецметоды, о которых вы даже и не подозреваете. Может, его использовали втемную, как приманку, чтобы выманить Литвиненко в ресторан. А там киллер вышел из-за колонны, брызнул из шприца в чашку, а заодно и загрязнил всех вокруг. Или, может, ему сказали: “Ты подкинь этому гаду таблетку, чтоб развязать язык, а мы подсядем за столик и зададим пару вопросов”. Но чтобы Андрей сознательно пошел на эту операцию с радиоактивностью, я представить себе не могу. Я уж не говорю, что полоний заразил его жену и восьмилетнего сына, которые там были…
В одном Бадри был прав: у Лугового не было мотива убивать Сашу, но была масса причин этого не делать. Он не стал бы это делать за деньги, ибо у него их было предостаточно, а потерять он мог больше, чем заработать. Он не мог выполнять заказ ординарных бандитов, так как по роду своей деятельности именно от них он и защищал своих клиентов. Будучи человеком аполитичным, он едва ли мог участвовать в каком-то хитроумном политическом заговоре, в борьбе кремлевских кланов и так далее. Иными словами, он не ввязался бы в эту авантюру, не убедившись, что приказ идет с “самого верха” и жаловаться некуда.
КАК ОТДАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШИЕ приказы об убийстве? Из истории мы знаем, что главная забота августейших заказчиков в таких ситуациях — обеспечение “отрицаемости”, то есть отдача приказа в такой форме, чтобы всегда можно было уклониться от конкретной индивидуальной ответственности; ведь у находящегося на вершине особое положение: он-то не сможет в случае чего сказать, что “действовал по приказу”. Сталин никогда не отдавал приказы о ликвидациях от своего имени — это всегда было “решение Политбюро”. Как свидетельствует тайная звукозапись, сделанная майором госохраны Мельниченко в кабинете украинского президента Кучмы, тот не приказывал убивать журналиста Георгия Гонгадзе, он лишь попросил министра внутренних дел Кравченко “разобраться с этим грузином”. Потом, когда Гонгадзе убили, а министр застрелился, защитники Кучмы стали утверждать, что президент совсем не это имел в виду, а силовики его “не так поняли”.
Традиция “отрицаемости” в анналах высочайших заказов “мокрых дел” восходит к английскому королю Генриху Второму, изрекшему в декабре 1170 года: “Неужели никто не избавит меня от этого назойливого попа?” Он имел в виду своего недоброжелателя, Архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Вскоре Бекета закололи прямо в храме четыре рыцаря, которые, как оказалось, “не так поняли” короля. Некоторые историки, впрочем, дают более развернутую версию слов Генриха: “Каких же жалких карликов и предателей я взлелеял у себя в доме, если они позволяют низкородному монаху так оскоблять своего государя!”
