Но ракалии, именующие себя либеральной интеллигенцией и показавшие свое ничтожество при конкуренции мысли, кричали: «Нельзя сделать яичницу, не разбив яйца. Распни их, Борис Николаевич, этих заступников Основного закона!» И подталкивали колеблющееся ментовское начальство к наглому попранию Конституции. Они рассчитывали на подачки от самодержавной власти, на ее особое расположение к себе. Но в действительности делали прививку Кремлю от боязни топтать Закон, а силовикам — от страха хлестать дубинками по правам человека. Какие-то объедки со своего стола олигархат швырнул в жадные рты либеральной интеллигенции и задвинул ее сапогом в закуток для лакеев.
Потерявши голову, что теперь плакать по волосам! Сейчас ракалии кучкуются на площадях, митингуют, предавая анафеме путинизм. Посеяли ветер разбоя, пожинайте бурю тотального произвола. Беззаконие путинизма (а за ним — медведизма) — логическое продолжение беззакония ельцинизма. Отшлифованное. Приперченное гэбэшным садизмом.
Да и обвинять в пассивности свой народ — как это вошло в моду — теперь по меньшей мере нечестно. Он был сверхэнергичным на рубеже 80-х и 90-х — тащил на горбу во власть, как ему казалось, порядочных людей. А надлом в общественной психологии — и очень серьезный надлом — произошел тогда же — осенью 93-го.
Люди верили Ельцину — он их попросту кинул. Надеялись на депутатов — а там шкурные интересы многих господствовали над государственными. Что делать народу? Строить баррикады, чтобы одних негодяев менять на других? Бессмысленно. Вот и думает он до сих пор — за бутылкой водки или толкаясь в приемных растущей армады чиновников.
Об этом народе той осенью в Кремле, конечно же, вспомнили. Как не вспомнить, если припекло: обстановка начала складываться в пользу сидельцев Белого дома. Их сторонники приступили к решительным действиям (в калошу они сели из-за слабонервных погромщиков). Жуткая паника охватила тех адептов ельцинской диктатуры, кто сверхрьяно, по-инквизиторски выполнял инструкции бнайбритского МВФ. Они знали, что жизнь всегда спрашивает с человека по поговорке: как накрошишь, так и расхлебаешь.
В начале октября пополз слух по Кремлю, будто к Москве на помощь демократии подтягиваются из провинции отряды добровольцев на автомашинах. Премьер Черномырдин на заседании чрезвычайной комиссии (по вызову из правительства я там присутствовал) взвинченно кричал министру транспорта Виталию Ефимову:
— Почему все дороги в Москву канавами не перерыл? Я тебе приказываю…
Министр недоуменно смотрел на премьера: при чем здесь транспортное ведомство? Струхнувший Черномырдин, наверное, представлял: вот собрал Ефимов по столичным дворам десятки тысяч ополченцев и повел их с лопатами и ломами рыть окопы вокруг Москвы, как в октябре 41-го года. Только теперь — для защиты штаба олигархата от собственного народа. Простота всегда была отличительным качеством Виктора Степановича, потому и держал его при себе президент.
А Чубайс через электронную сеть Госкомимущества разослал своим ставленникам в местные комитеты — во все города и районные центры — телеграмму с указанием «максимально содействовать в организации демонстраций в поддержку» антиконституционных действий Ельцина. В регионах шли митинги в защиту демократии, против узурпации власти Кремлем, и Анатолию Борисовичу, возможно, хотелось, чтобы толпы антагонистов столкнулись лбами на площадях — до хруста костей, до высечения пламени. Интересно же смотреть на жаркий огонь междоусобицы.
Вот как Чубайс испуганным голосом описывал корреспонденту свое тогдашнее душевное состояние: «К шести вечера 3 октября, когда ситуация была слишком непредсказуема, я изложил Гайдару свой прогноз событий: утром 4 октября (они точно знали время начала штурма. — Авт.) количество погибших будет измеряться не единицами, а сотнями. Белый дом либо будет разгромлен военной силой, а «белодомовцы» арестованы или уничтожены, либо, во втором варианте, нас с тобой здесь уже не будет… Мы посчитали, что даже если к утру нас не будет, но дальше останется Россия». («Москва, осень-93. Хроника противостояния».)
Эк закрутил Анатолий Борисович: либо-либо! Чтобы он «здесь» остался, надо непременно укокошить несколько сотен людей. И никак иначе. Какая же Россия без Чубайса? Во всех смыслах «недо» — недоразворованная, недобитая, не доведенная до банкротства.
Страху на Чубайса нагнал, очевидно, указ Руцкого от 3 октября о задержании и препровождении в Белый дом «группы товарищей» для привлечения к ответственности за причастность к свержению законной власти — список этих «товарищей» составлен рукой Хасбулатова. В него он по старой «дружбе» мстительно внес и некоторых противников указа 1400, в том числе и меня.
За мной по списку шел ярый сторонник расстрела парламента Чубайс, а вот Гайдара там не было. По-моему, Руслан Имранович собирался с ним и дальше обеспечивать дудаевскую Чечню бесплатной российской нефтью.
Оказаться в «расстрельном» списке — приятного мало. Но в самосуд заступников Конституции я не верил (не один же Хасбулатов был в Белом доме) — вины за собой не чувствовал. А Чубайс от других ждал того же, что сделали бы с идейными противниками в подобном случае ультралибералы: в подвал — и к стенке! Правда, случись такое с нами, не хотел бы я лежать в одной яме с Анатолием Борисовичем — он и здесь достал бы меня до печенок своим занудным враньем.
Последующая брехня Анатолия Борисовича, будто Ельцин с пособниками спасли тогда страну от гражданской войны, ну никак не вяжется с фактами. Самого Чубайса президент, понятно, избавил от необходимости удирать за кордон. А вот Россия по вине Ельцина стояла уже в сантиметре от большой гражданской войны, и только так называемый дофенизм основной массы мятого-перемятого народа («Да подавитесь вы своей властью!»), как отсыревший порох, не дал перекинуться огню в регионы. В руки Бориса Николаевича наконец-то свалилась вожделенная самодержавная власть.
Что дальше?
Победитель взялся переводить страну из недолгой посткоммунистической демократии в удобное для себя положение, чтобы легко было управлять в ручном режиме из Кремля и штаба заокеанских кураторов. Естественно, через своих барских приказчиков.
На былых заседаниях нашей «межрегионалки», подражая начитанному Гавриилу Попову, Ельцин клял административно-командную систему социализма и обещал — в случае прихода к власти — не оставить от нее даже тени. Но теперь, наоборот, повел все к тому, чтобы диктат и влияние аппарата чиновников увеличивались.
А с таким режимом несовместим конвергентный, смягченный большим набором социальной ответственности капитализм, с его всепроникающей конкуренцией, с его свободами, неприкосновенностью прав человека и собственности. И из президентской кухни россиянам стали порциями выдавать (и сейчас по-прежнему выдают) политическую систему-винегрет, где перемешаны элементы военного коммунизма, дикого капитализма, феодализма и даже рабовладельческого строя.
