Со следующего дня пошел калейдоскоп официальных встреч, поездок и выступлений — в течение целой недели, вплоть до отъезда Дэна из США 5 февраля. Было много восклицаний, улыбок и даже слез умиления. Дэн жал руки политикам и бизнесменам, целовал детишек, певших ему песни на китайском языке, посещал Сенат, Палату представителей, научные центры, в том числе Космический центр в Хьюстоне, заводы Форда и Боинга, техасское родео и конечно же Белый дом, где неоднократно беседовал с Картером, которого сумел обаять. «Дэн произвел на меня благоприятное впечатление, — записал Картер в дневнике 29 января. — Он маленький, крепкий, образованный, искренний, смелый, страстный, представительный, уверенный в себе, дружественный, и вести с ним переговоры — удовольствие»200. Дэн тоже, казалось, испытывал удовлетворение201.
В ходе визита были подписаны соглашения о научно-техническом и культурном сотрудничестве, студенческом обмене, достигнута договоренность о предоставлении КНР режима наибольшего благоприятствования в торговле. В общем, всё прошло как нельзя лучше. Дэну даже вручили почетный диплом доктора юридических наук в Университете Тэмпл в Филадельфии и ковбойскую шляпу с широкими полями во время родео в техасском городе Симонтон.
В результате Дэн смог представить мировой общественности свой визит в Штаты как начало исторического сближения двух держав. На самом деле, конечно, КНР и США оставались непримиримыми противниками, но для Дэна в то время было крайне важно продемонстрировать их «союз». Для того чтобы решить серьезные геополитические задачи, связанные с борьбой против «советского гегемонизма». Прежде всего — в Юго-Восточной Азии, где СССР в своем противодействии КНР опирался на сильного союзника — Социалистическую Республику Вьетнам, к тому времени превратившуюся из некогда преданного друга Народного Китая в его ярого противника.
Дэн завел разговор об СССР и Вьетнаме уже в первый вечер пребывания в США, в доме Бжезинского. Беседуя с хозяином, Сайрусом Вэнсом и другими, он буквально вскипел от негодования, как только разговор коснулся Советов. В ответ на чей-то вопрос, что Китай будет делать, если на него нападет СССР, он ответил, что КНР сможет нанести ответный удар сокрушительной силы, так как имеет достаточно ядерного оружия, чтобы разнести в пух и прах Братскую ГЭС, Новосибирск и, возможно, саму Москву. Интересно, что разговор об ударе по СССР шел под русскую водку, бутылку которой незадолго до того Бжезинскому подарил советский посол Анатолий Федорович Добрынин. Вероятно, поэтому Дэн и был так разгорячен. Под конец вечера, однако, он успокоился и официально заявил Бжезинскому уже наедине, что хотел бы поговорить с президентом и его наиболее доверенными лицами о Вьетнаме, причем в самом конфиденциальном порядке202.
Свою просьбу Дэн повторил на следующий день, в этот раз самому Картеру во время встречи в Белом доме. Тот пригласил его в Овальный кабинет. И здесь Дэн мрачным голосом объявил ему, Мондейлу, Вэнсу и Бжезинскому о своем решении напасть на Социалистическую Республику Вьетнам! Понятно, что для американцев, только недавно потерпевших поражение в Индокитае, само слово «Вьетнам» значило многое. Вероятно, они почувствовали затаенную радость: ведь их многолетний враг мог быть теперь наказан тем самым Китаем, который все годы их тяжелой войны твердо стоял на стороне вьетнамцев, посылая им вооружение и даже направляя в помощь свои войска[90]. Ну и ну! Как видно, мир изменился, если коммунисты не только воюют друг против друга, но и обсуждают свои военные планы с империалистами!
Внешне, однако, Картер остался спокоен. И даже попытался отговорить Дэна от опасной затеи. Он, правда, не сказал, что выступает против, но выразил беспокойство тем, что мировое сообщество да и многие члены его собственного Конгресса объявят КНР «агрессором». На следующее утро, вновь встретившись с Дэном, на этот раз тет-а-тет (присутствовал только переводчик Цзи Чаочжу), Картер даже зачитал ему специальное заявление, составленное собственноручно, в котором еще раз предостерег Дэна от затеваемого им вооруженного конфликта: он «вызовет серьезное беспокойство в Соединенных Штатах относительно общей оценки Китая и будущего мирного разрешения тайваньского вопроса»203. Не могла Картера не волновать и возможная силовая реакция СССР на китайско-вьетнамский конфликт. Война в Восточной Азии между двумя ядерными державами (СССР и КНР) была ему вовсе не нужна, так как представляла опасность для всего мира.
Но Дэн, куря одну сигарету за другой, продолжал настаивать на своем решении и, дабы Картеру стало понятнее, сравнил контролируемый Советским Союзом Вьетнам с Кубой. Более того, объяснил, что если Китай не «преподаст» Вьетнаму кратковременный урок (он обещал вывести войска через 10–20 дней после вторжения), то Советский Союз, закрепившись в Социалистической Республике Вьетнам, будет стремиться завершить окружение Китайской Народной Республики, для чего вторгнется в пограничный с ней Афганистан204. (Так и сказал! Всего за 11 месяцев до печально известной советской интервенции!)
На это Картер ничего не ответил, но Дэн, высказав всё, что хотел, вдруг как-то сразу успокоился. Стало заметно, что у него отлегло от сердца, и он начал вести себя непринужденно205. Как будто именно за тем и приезжал в Вашингтон, чтобы сообщить американцам о предстоявшей войне во Вьетнаме.
Как же получилось, что Дэн, всю жизнь отдавший борьбе с империализмом, пошел, по существу, на союз с Америкой — и не только против «переродившегося» СССР, но и «героического» Вьетнама, только недавно, в конце апреля 1975 года, объединившегося под властью коммунистов после шестнадцатилетней гражданской войны, усугубленной американской интервенцией? Неужели действительно боялся, что Советский Союз окружит КНР военными базами почти по всему периметру границ, и с севера, и с юга, и с запада, а потом нанесет ядерный удар? Возможно и так: ведь пограничные конфликты Китая с СССР и с его союзником Индией, на территории которой, правда, советских баз не было, имели место в совсем недавнем прошлом.
Вероятно также, что он просто не мог простить вьетнамских лидеров, до конца 1960-х годов маневрировавших между СССР и КНР, а затем постепенно перешедших на сторону советских «гегемонистов». Просоветский курс вьетнамцев стал очевиден к середине 1970-х годов, когда в руководстве Партии трудящихся Вьетнама (с 1976 года — компартии) возобладала группа Генерального секретаря Ле Зуана, ориентировавшегося на Москву. Прокитайская фракция в ПТВ потерпела поражение. Вьетнамские лидеры начали тогда выражать «критическое отношение к некоторым действиям маоистов»206, что, разумеется, не понравилось Пекину. В сентябре 1975 года Дэн, занимавшийся в то время, как мы помним, вопросами внешней политики, с обидой заметил в беседе Ле Зуану: «В отношениях между нашими странами есть некоторые проблемы… Мы должны сказать, что, читая вьетнамские газеты и знакомясь с вьетнамским общественным мнением, мы испытываем беспокойство. По существу, вы акцентируете внимание на угрозе с Севера… Для вас это означает [угрозу] со стороны Китая»207.
