Но у руля оказались совсем другие люди, и перестройку начали с самого неправильного варианта. Результат всем известен. Россию ввергли в состояние, определяемое лагерным понятием — беспредел.
Народ всматривается в каждое новое лицо на политической сцене и очень хочет дождаться времени, когда его надежды не будут обмануты. Тогда исчезнут с лиц гримасы боли и отчаяния — появится улыбка.
Улыбка не у экрана телевизора, где чередуются косноязычные политики, нелепая реклама, эстрадные шоу. А появится улыбка, когда мы остаемся с самими собой: с мыслями о доме, о родных. Люди выстрадали право на такую улыбку. На улыбку — просто так, потому что им хорошо.
Да, многое мы утратили, что-то — безвозвратно, но не все. Может, верно сказано: «Если не потеряно все — не потеряно ничего!»
Когда чересчур умные настаивают: нужно 40 лет, как Моисей, водить народ по пустыне, — себя, очевидно, они не причисляют к «простым смертным», которым надо бродить в песках. Сами бы надели сапоги. Двух дней пешком среди барханов хватит особо одаренным, чтобы избавиться от идиотизма.
Тем, кто предлагает России в поисках своего пути повторить опыт Америки трехвековой давности и периода гангстерских войн, хочется посоветовать: вспомните, что творилось в Лос-Анджелесе, а через несколько лет в Нью-Йорке и других мегаполисах при отключении электричества, — грабежи, мародерство. Выходит, трех столетий мало?
А ведь все просто: люди должны жить согласно конституции, которую они приняли, государство — обеспечивать соблюдение законов всеми гражданами.
Я надеюсь, что такое время наступит.
Опять — «надеюсь». Надежда — удел всех…
Когда-то в мои первые годы на Колыме один из политзаключенных — его фамилия Ситко — подарил мне книгу, написав карандашом на обороте обложки свой перевод стихов Редьярда Киплинга. Это стихотворение, переведенное и Маршаком, и Лозинским, всегда было одним из моих любимых. Но именно у Ситко нашел я строки, которые пронес через всю жизнь, они поддерживали меня в тяжелые минуты. Жаль, я не могу прочесть их вслух для вас. Прочтите сами.
Все потерять — и вновь начать с мечты,
Не вспомнив о потерянном ни разу…
Мне редко снятся сны. А если что и приснится, то, как правило, сразу забывается. И хорошо. Не люблю я сновидений — вероятно, с тех пор, как нырнул во сне под колючую проволоку, оставляя на ней окровавленные клочья одежды…
Но еще один сон запомнился. Снилось, будто я опять на пересылке, потерял ложку: выпала из сапога. И больше ничего у меня нет, даже карманов, — одни дыры. Полностью готов, как говорится, к переходу в мир иной.
Просыпаюсь и, не открывая глаз, думаю, сколько же раз это могло случиться: нож, пуля, завалило в шахте… И не было бы тогда этой жизни — и трудной, и интересной, но, к сожалению, такой короткой.
«А юность обещала мне так много!..» — словно обо мне писал Петр Дьяков больше полувека назад. Судьба совершенно не считалась со мной. Восемь лет — лучшие годы молодости! — прошли в колымских лагерях и тюрьмах.
Мечтал стать капитаном, уже был штурманом, до исполнения мечты оставалось совсем немного. А угодил на «сорокатрубный пароход», как называли владивостокскую тюрьму. И вместо палубы — шахты, золотые прииски, создание старательских артелей и кооперативов на Колыме, в Якутии, на побережье Охотского моря, в тайге Прибайкалья, на Урале, в — Карелии…
Я люблю читать, меня всегда тянуло к книгам. Но так много времени пришлось вместо чтения потратить на изучение протоколов, объяснения с прокурорами, следователями, ревизорами — еще 13 лет под следствием. И сколько жизни растрачено — ну как себя простить? — на письма сидящим на «троне» и напрасные ожидания. В этих нескольких письмах, мне казалось, было самое важное. Хотелось быть услышанным и сделать много доброго. Слишком поздно я понял, что мои идеи их вовсе не интересовали.
И все же я не жалуюсь.
Мне посчастливилось встретить настоящую любовь и пройти по жизни с женщиной, самой прекрасной на свете. Никогда не забуду: в самые страшные моменты, когда я прощался с Риммой перед уходом в прокуратуру, не зная, вернусь ли, — она находила в себе силы успокаивать и подбадривать меня. Вспоминая, что нам пришлось перенести и со сколькими несбывшимися надеждами расстаться, я могу теперь сказать: меня не обманула только любовь.
А еще судьба дала мне счастье работать с прекрасными людьми. Это целая плеяда воспитанных в атмосфере старательских традиций, одаренных, невероятно трудолюбивых людей: Михаил Алексеев, Сергей Анисимков, Саша Демидов, Владимир Донсков, Михаил Думмер, Николай Жилкин, Василий Жилкин, Сергей Зимин, Сергей Кочнев, Руслан Кущаев, Виктор Леглер, Валерий Лисицын, Алексей Малинов, Геннадий Малышевский, Марк Масарский, Саша Мокрушин, Леонид Мончинский, Слава Новоселов, Сергей Панчехин, Геннадий Румянцев, Валерий Саркисян, Ефим Фавелюкис, Женя Футорянский, Важа Церетели, Михаил Чеканов, Василий Чупраков, Юрий Шапран, Владимир Шехтман, Саша Шуб, Борис Юров. Назвал не всех и прошу прощения у тех очень многих, кто не назван. На них, на таких, как они, специалистах высочайшего класса, держится — пока еще держится! — Россия.
Но годы идут… Нет уже Петра Липченкова, Константина Ведерникова, Иосифа Шпильберга, Павла Непомнящего, Сергея Буткевича, Захара Рудницкого, Виктора Покаместова, Николая Головко, Михаила Мышелова, Володи Григорьева, Геннадия Комиссарова, Геннадия Комракова, Георгия Кочахидзе и многих других. Жизнь этих людей оценивается не миллионами кубометров промытых пород, тоннами добытого золота, а, прежде всего, памятью, которую они оставили о себе.
С испытаниями, посланными мне, со всеми потрясениями нашего времени, безумством политиков и властей, с моей сумасшедшей любовью, — теперь вы знаете, какой была моя жизнь. Может быть, слишком сумбурно я написал о ней, но, как и прожил, — без черновиков.
Закол — в кровле горной выработки откалывающийся кусок породы, часто многотонный, который может в любой момент рухнуть, сломав стойки крепежа.
О. Лацис «Тщательно спланированное самоубийство». М. 2001.
