94
У Этьена основательно распухли запястья, и он старался как можно меньше двигать руками. А соседи его, уже опытные кандальники, умудрялись скованными руками зажигать спички, скручивать цигарки, чистить апельсины, бинтовать ноги, шнуровать обувь. Одна девка с панели ловко подкрашивала губы и ресницы.
Противная все-таки штука эти наручники! Холодно - от железа еще холоднее, а когда жарко - железо вбирает в себя зной и не остывает до вечера. Разность температур железа и человеческого тела все время напоминает о кандалах. По-итальянски наручники называются "маньетти". Родственная связь со словом "манжеты" очевидна. Этьен усмехнулся: вот почему он всю жизнь не любил туго накрахмаленных манжет...
Их повели на вокзал ночью. Прошел слух, что арестантские вагоны ждут на путях сортировочной станции. Два карабинера держали концы длинной цепи, а цепь продели сквозь наручники всех шагающих. Шли напевая, весело переругиваясь и перекрикиваясь. В пестрой шеренге оказалось немало проституток, увиливавших от регистрации и медицинского освидетельствования. Их принудительно высылают из Неаполя под надзор местной полиции.
Два арестантских вагона прицепили к товарному поезду.
Он дотащился только до станции Парадизио. Оттуда и политических, и уголовников, и проституток отправляли машинами в Формию.
В этот момент откуда-то взялся крикливый офицер и наорал на капрала. Из обрывков их громкого разговора Кертнер понял, что в Формии "блошиная вонючая тюрьма с общими камерами" и туда иностранца везти не следует.
Кертнер остался в одиночестве. Капрал нанял бричку и повез его в местный полицейский участок.
Этьен забыл в вагоне ломоть хлеба, выданный ему на дорогу, и мучительно проголодался. Может, от свежего морского воздуха? Или от утренней прогулки по Неаполю?
Он попытался узнать у капрала, где окончится его маршрут, куда его отправляют. Но капрал - трус или чинуша? - только развел руками: не имеет права сказать. Этьен усмехнулся: насколько в старину все было проще и удобнее, во всяком случае для конвоиров. Вспомнить хотя бы Палаццо дожей в Венеции. По крытому Мосту Вздохов переводили заключенных из дворца в тюрьму, на другую сторону узкого канала. Впрочем, с теми, кого ссылали в дальние края, хватало мороки и у средневековых стражников.
- Я пришлю служанку, закажите себе еду, - сказал капрал, когда доехали до полицейского участка.
Капралу карабинеров передан на хранение весь капитал Кертнера: какой-то анонимный благодетель из уголовников перевел недавно пятнадцать лир на тюремный счет 2722.
Капрал снял с Кертнера наручники и вышел.
"Сколько лир осталось у меня? - гадал Кертнер. - Хватит ли на обед?" Конверт с деньгами лежал у капрала в сумке.
Стол, табуретка, на стене портрет Муссолини, обязательные лозунги: "Верить, сражаться, победить!" и "Дуче всегда прав".
Вскоре служанка принесла чашечку кофе и какую-то аппетитную тюрю в глиняной миске. Не хочет ли синьор вымыть руки? Он с радостью согласился:
- От наручников руки чернеют еще больше.
- Лишь бы не испачкать руки в крови, - вздохнула служанка.
- Это не для моих рук. У меня другое... Мы вот с ним, - он показал на портрет, - не поладили. Понимаете, я не уверен, что он всегда прав.
- Муж такого же мнения.
Она сидела, положив подбородок на сложенные руки, и молча смотрела, с каким аппетитом арестант ест ее "минестрину" - домашний хлеб, нарезанный мелкими кусочками и залитый отваром из фасоли.
Кертнер распорядился, чтобы капрал уплатил служанке, но та обиделась - она поделилась своим обедом! Этьен выразительно на нее взглянул: "Я прекрасно знаю, что вы меня угостили. Но для вас безопаснее, если я за обед уплачу..."
Да, деньги лучше взять, ей не полагается бесплатно угощать политического преступника.
Когда Этьен уселся в бричку, он увидел в ногах у себя маленькую плетеную корзинку с яблоками и виноградом. Капрал сказал, что служанка принесла корзинку вместо сдачи.
Этьен сел в бричку, совсем забыв о существовании пыли. Забыл, что пыль бывает едкой и вызывает сильный кашель. Пыль поднял автомобиль, который мчался навстречу. Этьен давно не видел такой бешеной скорости, километров 75 - 80, никак не меньше...
Просто удивительно, как за трое суток угомонилось море - слегка рябит, взъерошено мелкими волнами, но все краски веселые.
Рыбачьи лодки, которые переждали шторм на сухопутье, вновь спущены на воду. Где еще так ярко раскрашивают лодки, как в Италии? Среди белых парусов несколько желтых, голубых и даже ярко-красный. На борту одной лодки красная стрела; очевидно, владелец хотел этим подчеркнуть стремительность своего суденышка.
Шторм внес поправку в расписание, сообщение с островами было прервано, а потому на пристани скопилось много пассажиров. Кертнер рад был увидеть своих старых попутчиков-арестантов.
Пришла очередь Этьена подняться по трапу. А что делать с корзинкой? Сам в наручниках, капрал нести корзинку отказался - не полагается; спасибо, старый рыбак, который ехал этим же пароходом, захватил корзинку и принес ее в трюм.
Пароход, куда погрузили заключенных, переполнен. Этьен прочел название парохода на спасательном круге - "Санта-Лючия".
Седовласый объяснил, что многие едут проведать ссыльных, провести с ними пасхальные дни. Гуманный и очень старинный обычай этот не решились отменить и при фашистском режиме: два раза в году родным разрешалось навещать ссыльных. Правительство даже выдавало неимущим деньги на дорогу, а местная администрация обязана всем приезжающим предоставить жилье. Вот почему на пароходе столько женщин с детьми.
От Формии до Вентотене ближе, чем от Неаполя, и билеты дешевле; наверное, этим также объяснялся наплыв пассажиров.
Не так легко спускаться в наручниках, когда покачивает.
У лесенки, ведущей в трюм, стоял лысый дядька с благообразным лицом и плутовскими глазами. Он вез большие корзины с фруктами и спрашивал всех, кто спускался по лесенке: "Куда вас везут?" Будто они знали что-нибудь и могли ответить!
Над головами арестантов, на палубе, звучали гитары, мандолины, голоса певцов, слышался топот танцующих.
Аппетитные запахи проникали и сюда, в трюм.
Рядом с Этьеном ехали старые знакомые - четыре молодых дезертира и седовласый коммунист. Оказывается, пожилой синьор уже пробыл несколько лет в ссылке на острове Вентотене и едет туда во второй раз. Он явно хотел подбодрить Этьена - режим на острове не слишком строгий, иным ссыльным прежде разрешали жить не в общих казармах, а снимать комнаты. Если жили с семьями, то стражники запирали на ночь и семью.
А к ссыльным повыше рангом приставляли специальных конвоиров.
