оборону.
К землянке подбежал коренастый лейтенант с артиллерийскими эмблемами на погонах.
– Что делать, товарищ капитан? – обратился он к Солопиченко. – У меня два орудия. Пехота драпанула. Я один на передке.
– Что делать? – кричит Солопиченко. – Видишь, что мы делаем, – огня даем! А у тебя два ствола. Оседлай дорогу на Йхантала. Танков там не видно?
– Пока не видать, – отвечает лейтенант.
– Так вот: береги дорогу на случай прорыва танков. А так лупи по пехоте осколочными, картечью, какие найдутся.
– Ясно, товарищ капитан. – И лейтенант-пушкарь убежал.
А вскоре мы услышали на переднем крае голоса его двух одиноких пушек. Они выделялись своей резкостью на фоне непрерывного и тупого гула минометных выстрелов и разрывов.
– Товарищ лейтенант, – услышал я голос телефониста, – вас Лищенко к аппарату просит.
– Тебе что, Ефим? – спрашиваю я.
– Таки, товарищ лейтенант, – голос Ефима дрожит от смеха, – туточки на нас бабы наступляють.
– Какие бабы, Ефим? Ты что, пьян или бредишь?
– Нэ, товарищ лейтенант, я упольне тверезый. А бабы те – финские. Може, рота, а може, и батальон. У биноколь ясно видно, шо то бабы – нэ што другое. Так, то будте уверены – усе бэз обману.
Мне самому пришлось слазать на скалу и убедиться в правильности сказанного Ефимом Лищенко: сомнений быть не могло – женскую фигуру, даже одетую в мужской костюм, спутать невозможно. Короткими перебежками, ползком продвигались они в нашу сторону. Я спустился вниз, приказав Лищенко и Логинову смотреть в оба.
Солопиченко сидел мрачный и разносил начальника связи Нафтольского. В том, что телефонная связь была всюду порвана, не было большой вины Нафтольского. Было бы странно, если бы при таком артналете противника, при таком бегстве пехоты телефонные линии не были бы порваны. Начальник связи дивизиона приложил немало усилий, чтобы связь эта была восстановлена как можно скорее. Но Солопиченко должен был на ком-то сорваться. И он сорвался на Нафтольском.
– Что там у Шаблия? – спросил я у Георгия.
– Тяжко, – ответил он и вздохнул, – у Рудя ведут огонь на основном заряде. А это значит, финны прорвались уже на сто – двести метров до огневых. Ты понимаешь, что это значит?! Шаблий говорит, что они собрали всех, кого можно, и организовали стрелковое прикрытие самих батарей. Стволы орудий раскаляются со страшной силой.
– Потери большие?
– Как ни странно, потери небольшие. То ли финны стрелять разучились, то ли хотят наших живьем захватить.
Посмотрев на часы, я удивился. Уже четвертый час пополудни. Можно сказать, что время летит со скоростью артиллерийского снаряда.
По дороге из тыла понуро брели солдаты и офицеры пехоты. Они молча шли мимо нас, подбирая разбросанные утром шмотки. Порой злобно огрызались на колкие замечания наших ребят.
Справа, из-за озера, тянуло дымом и гарью. В той стороне – там, где находились позиции наших батарей, горел лес. Едкое, мутно-сизое марево, расползавшееся повсюду, щипало глаза и затрудняло дыхание.
Автоматная дробь и частый бой ручных пулеметов, ухающие звуки мин справа превращались в сплошной и назойливый гул, темп и ритм которого все нарастал и нарастал. Шел девятый час непрерывного боя. На нашем участке было сравнительно тихо и спокойно. Передовой отряд под командой лейтенанта Ветрова, а затем и подошедшая пехота, одна из батарей второго дивизиона, – две другие работали с первым дивизионом на правом фланге, – да две полковые пушки прочно удерживали оборону левого фланга и не допустили прорыва. К слову сказать, и активность финнов здесь была не та, что справа – в дефиле между озерами Йхантала-ярви и Сало-ярви.
– Шаблий передает, – кричит мне Солопиченко, – командиру стрелкового полка удалось собрать до батальона пехоты и ударить во фланг финнам. Критическая ситуация миновала. Драпают лахтари.
Я поднялся на скалу к своим пулеметчикам – Логинову и Лищенко.
– Гляньте-ка, товарищ лейтенант, бабы финские салом пятки смазывают. Дозвольте им в задницу огонька влепить.
– Нет, Сашок, – говорю я, – не надо. Им и так влепят сколь нужно! А на нашей скале финны не должны засечь ни единой огневой точки.
В бинокль отчетливо видна нейтральная зона, заваленная трупами убитых. Финны стараются вытащить своих раненых. Хорошо различимы женщины в униформе: коротко стриженные, белокурые, энергичные.
– А шось таки, товарищ лейтенант, задумалы хвины, – вид у Ефима серьезный, а в глазах бесенята, – мабудь у их вже и мужикив нэ осталось, а одны бабы?!. Так яка ж война-то з бабами?..
– Не знаю, Ефим Сидорович, не знаю!.. Только вы тут не спите.
Я спускаюсь вниз. Солопиченко все что-то кричит в телефонную трубку. Все десять часов боя он не сходил со своего места на командном пункте. Да, Георгий – это концентрированная воля командира!
Через полчаса собираемся идти в тылы. Контратаки финнов более не возобновятся – это очевидно. Старшим на НП остался начальник разведки дивизиона лейтенант Мишка Ветров.
– За моими разведчиками присмотри, – сказал я ему, уходя, – и учти: со скалы обзор хороший. Нужно ухо востро держать. А мне в штаб полка необходимо. Так что бывай здоров.
Мы идем с Солопиченко по дороге в тыл. По той самой дороге, которая была прежде такой девственно-поэтичной и по которой утром драпала пехота. Теперь на этой дороге всюду следы минувшего боя – словно язвы чернеют среди густой некошеной травы воронки от бомб, мин и снарядов. Всюду торчат сломанные разрывами, посеченные осколками деревья. Всюду валяются брошенные винтовки, каски, лежат неубранные тела убитых.
По дороге идет сержант, один из командиров орудия пятой батареи.
– Сорока! – крикнул Солопиченко – Кто на огневой?
– Товарищи лейтенанты Заблоцкий и Бовичев.
– Ладно, иди куда шел, – сказал Солопиченко и направился на огневые своего дивизиона.
Я следовал за ним – мне не терпелось повидать Заблоцкого. В качестве старшего по званию Заблоцкий докладывает командиру дивизиона о сложившейся обстановке:
– Батареи отстреляли по наступающему противнику успешно. Потерь в личном составе и материальной части нет. Контужены и отправлены в госпиталь командир огневого взвода шестой батареи лейтенант Григорьев и сержант Черепанов – их во время налета авиации в траншее землей придавило.
– Начальник штаба дивизиона Шевченко – где?
– Лейтенант Шевченко, – отвечает Заблоцкий, – на КП полка. Он оттуда батареями командовал, когда мы в составе полка огонь вели.
– Ладно, – говорит Солопиченко, – приводите себя в порядок, кормите людей. Будь здоров, – обратился ко мне, пожав руку, – мне еще в автопарк заглянуть надо. – И пошел напрямик через лес своей размашистой, упругой походкой, раскачиваясь всем телом и пружиня на сильных ногах. Его ординарец еле поспевал за ним.
– Ну, рассказывай, – говорю я Заблоцкому, – что тут у вас было?
– Что было, – смеется Заблоцкий, затягиваясь папиросой, – утром приказ: менять
