– Нет человека в мире, который бы более моего был противником мира с Францией при том положении, в каком она теперь, – сказал Питт Воронцову. – Но если мы будем продолжать биться одни, то нашему народу это наскучит, а вы знаете хорошо нашу страну, знаете, что когда народ решительно чего захочет, то волей-неволей надобно подчиниться.
Ссылки на народ были бы для России экзотикой, так что Воронцов их не приводил. А вот все остальные мысли он разделял целиком и полностью. Брату своему Александру Семен Воронцов писал в сентябре 1804 года: «Если ничего не сделаете в течение 1805 года, то Бонапарт так утвердится и усилится, что Австрия еще менее посмеет двинуться. Пруссия еще более офранцузится. Бонапарт не теряет времени и приобретает силы в то время, как другие рассуждают только; и так как здесь уверены, что нечего больше бояться высадки французов, то вероятно, что англичане потребуют мира со страшным криком и мир будет заключен в 1806 году. Итак, если я останусь здесь будущий год и если к концу этого года не будет ничего устроено относительно континентальной коалиции, то я буду просить моего отозвания, ибо предмет, для которого и здесь, и в России уговаривают меня остаться, не будет существовать более».
В России скорее всего делали настроениям Воронцова скидку – его англомания служила даже поводом для шуток: будто бы Воронцов, чтобы не позабыть родину, ежедневно съедал за обедом русский малосольный огурец. Однако и со скидкой было понятно, что с Наполеоном все равно надо что-то делать – уже хотя бы потому, что за екатерининские времена Россия привыкла к престижу единственной европейской (а значит – мировой) сверхдержавы. «Широко шагает. Пора унять молодца!» – говорил о Наполеоне Суворов. Примерно те же мысли, надо полагать, все чаще стали возникать и у царя. Все стороны этой истории внутренне были готовы идти ва-банк. Каждый подталкивал другого. Когда в начале 1805 года открылся английский парламент, то в тронной речи говорилось об искренних союзах с континентальными государствами, особенно с Россией. В бюджете стояло 5 миллионов фунтов на пособие континентальным державам. Англия обязалась помогать коалиции своими сухопутными и морскими силами и платить ежегодно по 1200000 фунтов на каждые сто тысяч войска. Какие же державы могли быть членами коалиции?
30 марта (11 апреля) 1805 года был заключен между Россией и Англией договор: обе державы согласились принять самые скорые и действительные меры для образования коалиции, которая побудила бы французское правительство к миру и восстановлению политического равновесия в Европе, для чего предполагалось очистить от французов Италию, Швейцарию, Голландию, Ганновер и Северную Германию.
Борьба начиналась успешно: узнав о коалиции, Наполеон свернул Булонский лагерь и поспешил в центр Европы. 21 октября 1805 года англичане разгромили флот Наполеона у мыса Трафальгар.
Узнав об этом, Питт, надо думать, вздохнул с облегчением: вторжения не будет, а дела на континенте – это дела на континенте. «Англию спасло ее мужество, – сказал Питт, – она же своим примером спасла Европу». Рано сказал – Европа не спаслась. В день Трафальгара австрийцы сдались под Ульмом. Пруссаки так и не пришли, русские, оставшиеся в одиночестве (как и в 1799 году), были разбиты под Аустерлицем. Складывавшаяся два года коалиция была разгромлена в два месяца.
Узнав об этом, Питт показал секретарям на карту Европы и мрачно сказал: «Сверните ее. В ближайшие десять лет она не понадобится».
Питт умер 23 января 1806 года. Из-за короткого срока между разгромом коалиции и его смертью современники усматривали в этих событиях причинно-следственную связь. Известный борец с рабством Уильям Уильберфорс в дневнике записал: «Аустерлиц убил Питта».
Однако, например, Семен Воронцов, который наверняка был осведомлен лучше, чем евангелистский проповедник, так не считал. По просьбе Вальтера Скотта граф рассказал о своей последней беседе с умирающим Питтом Владимиру Давыдову (племяннику поэта-гусара Дениса Давыдова). Владимир Давыдов писал Вальтеру Скотту: «Будучи в то время в г. Бате, он (Воронцов – прим. С.Т.) видел, как министры один за другим являлись сетовать о поражении, и, желая знать личное мнение самого м-ра Питта, остался, пока все не ушли от постели больного, и тогда обратился к нему по этому поводу. «Это событие бедственное, – спокойно сказал м-р Питт, – но, если ваш государь и мой будут сознавать достоинства и силу своих народов, они подымутся над ныне происходящим. Год или два мы должны держаться тихо; теперешний успех Наполеона подвинет его на еще большие посягновения. Он станет предписывать новые условия и, наконец, навлечет на себя гибель». (…) Истинной причиной кончины м-ра Питта, говорит гр. Воронцов, были его ежевечерние напряженные выступления в палате общин и его настойчивое желание спасти своего друга лорда Мельвилля от нападок, которым тот подвергался. По этому поводу м-р Питт заявил гр. Воронцову: «Они желают прободать меня через тело моего друга».
Лорда Мелвилла, а через него – самого Питта – критиковали тогда за финансирование строительства подводной лодки Фултона. Питт дал Фултону денег в большой степени для того, чтобы тот перестал просить их у Наполеона. Сумма, ассигнованная Фултону, была по тем временам солидная – 7 тысяч фунтов на опыты и 200 фунтов в месяц на содержание (для сравнения – в 1797 году адмиралу Нельсону была назначена пенсия в 1000 фунтов в год). В случае, если Фултон все же построит подлодку, британское правительство бралось выкупить ее за 40 тысяч фунтов. Однако пока Фултон достиг приемлемых успехов, Нельсон разгромил франко-испанский флот при Трафальгаре по старинке, без всяких субмарин и торпед. Хотя в миллионных субсидиях европейским державам деньги, выделенные Фултону, были каплей в море, но насмешки над Мелвиллом, а значит и Питтом, не утихали.
К тому же еще при возвращении на премьерский пост Питта трудно было назвать здоровяком: «весь его изможденный и подавленный вид говорил о том, что смерть подкралась к нему совсем близко», – записал современник. После ряда маневров король лишил Питта всех соратников. Нечеловеческую работу по втягиванию трех упиравшихся государств в коалицию Питт сделал один – против всех. Надо помнить и про 10 ежедневных бутылок крепкого вина. Он надорвался. Да ведь и эпоха его – эпоха чистых знаний и разумного труда – кончалась. Он и так слишком долго жил в то время, которым тяготился.
23 января присутствовавшие при его смерти услышали его последние слова: «Моя страна! Как я покину мою страну!..». Уильяма Питта-младшего похоронили в гробнице Чаттема в Вестминстерском аббатстве. Один из современников написал: «Какая еще могила хранит таких сына и отца! Какая гробница вместит останки такого человеческого совершенства и такой славы!..». Джордж Байрон нашел для него другие слова:
