в них… мышьяк. Остен, стало быть, была отравлена, заключили они, то ли не зная, то ли пренебрегая общеизвестным фактом, что в георгианские времена мышьяк входил в состав многих лекартвенных средств.
Миссис Остен пережила Джейн на десять лет, остаток жизни безвыездно прожив со старшей дочерью в Чотоне. Генри Остен после смерти старшего брата унаследовал Стивентонский приход и кончил свою бурную жизнь военного, банкира и литератора приходским священником и, как и его отец, – учителем: денег на жизнь не хватало. Чарльз умер от холеры на борту корабля семидесяти четырех лет от роду, Фрэнк, адмирал флота его величества, скончался, окруженный славой и почетом, в возрасте девяноста двух лет. Кассандра умерла семидесяти двух лет в Чотон-коттедже в 1845 году. Ее запомнили бледной темноглазой старухой; нос с горбинкой, доброжелательная улыбка, длинный черный плащ. Со смерти ее младшей сестры в доме ничего не поменялось: та же мебель, то же пианино, на котором по утрам играла Джейн, на полках те же книги: Фанни Бёерни, Мария Эджворт, Сэмюэль Ричардсон, Сэмюэль Джонсон. И четыре выпущенных при жизни писательницы романа: «Чувство и чувствительность», «Гордость и предубеждение», «Мэнсфилд-парк» и «Эмма».
Когда одну и ту же историю – пусть в разное время и разные люди – рассказывают много раз, создается некоторый устойчивый стереотип, и стереотип этот далеко не всегда соответствует действительности.
Именно это и произошло с историей семьи прославленных и многострадальных сестер Бронте.
Шарлотту, автора «Джейн Эйр», принято изображать олицетворением дочернего долга, пожертвовавшей литературной карьерой в угоду своему властному, требовательному, честолюбивому отцу, пастору церковного прихода в городке Ховорт в графстве Йоркшир.
Патрика Бронте, отца Шарлотты, Эмили, Энн и Брэнуэлла, – семейным тираном, деспотом, самодуром, человеком упрямым и несговорчивым [16].
Не меньшим деспотом, чем Патрик, недалекой, прижимистой, правоверной, себе на уме принято считать и тетушку Элизабет Брэнуэлл, прожившую в доме Патрика больше двадцати лет и посвятившую себя рано потерявшим мать детям.
Сестру Шарлотты Эмили, создательницу не менее знаменитого, чем «Джейн Эйр», «Грозового перевала», описывают эдакой вещью в себе, женщиной замкнутой, мрачноватой, отрешенной, при этом сверхчувствительной и непредсказуемой. «Наша Эмили витает в облаках» – таков был в семье Патрика Бронте «общий глас». В облаках – оговоримся – витали в той или иной мере все дети пастора, как это часто бывает с творческими личностями, а творческими личностями – каждый на свой лад – были все четверо, три сестры и брат.
Их менее известную и менее яркую младшую сестру Энн, автора многих стихов и двух романов, – тихой, покладистой, покорной судьбе, судьба же, как известно, к семейству Бронте, во всяком случае к младшему поколению, не благоволила.
Их брата Брэнуэлла, одаренного художника и не бездарного поэта, – человеком взбалмошным, до крайности самолюбивым, амбициозным, неуправляемым (в отца), увлекающимся – спиртным и опиумом в том числе.
Начало этому стереотипу положила известная викторианская романистка, старшая современница сестер Бронте Элизабет Гаскелл, автор «Жизни Шарлотты Бронте», первого и до сих пор наиболее авторитетного («Ваша книга, я убежден, останется в веках», – писал ей один из первых читателей и самых горячих почитателей книги, известный критик и философ Джордж Генри Льюис), при этом, несмотря на скурпулезность в отборе писем и воспоминаний современников, весьма субъективного жизнеописания Шарлотты, увидевшего свет спустя всего два года после смерти создательницы «Джейн Эйр», которая в последние годы жизни сблизилась с Гаскелл и очень к ней привязалась.
«Я была поистине счастлива в ее обществе, – писала Шарлотта своей школьной подруге Эллен Насси после первой же встречи с Гаскелл летом 1850 года. – Это женщина подлинного таланта, она приятна и сердечна в обращении, и, мне кажется, обладает добрым и отзывчивым сердцем» [17].
Довлеет над многочисленными современными биографами этой столь же талантливой, сколь и незадачливой семьи и почти полное отсутствие достоверных фактов, всего того, чем Гаскелл, когда писала свою книгу, располагала. Хотя книг, писем, дневниковых записей, рисунков, фотографий, портретов, рукописей стихов и прозаических набросков после смерти трех сестер и их брата осталось немало, за последующие почти двести лет этих свидетельств, естественно, заметно поубавилось. И это при том, что на многих книгах из домашней библиотеки твердой рукой хозяина дома значилось: «Хранить вечно». Да и те рукописи, рисунки и книги, что сохранились, попали в частные, подчас далекие от литературы руки и совсем не всегда легко доступны. А где нет фактов, там, известное дело, царит вымысел, порой – и книга Гаскелл не исключение, – самый безудержный.
Не потому ли семья Бронте всегда притягивала авторов блокбастеров и популярных сериалов, их читателей и зрителей, падких до саспенса, мистики, тайн и патологии, всего того, чего, как мы увидим, в жизни семьи Бронте не было. Как писал Честертон: «Яркий факел биографов вряд ли оставил в покое хоть один темный угол старого йоркширского дома» – темных же углов в доме его преподобия пастора Бронте было, как, впрочем, и в любой семье, предостаточно. Не потому ли многие жизнеописания Патрика Бронте и его одаренных и невезучих детей превратились в свободной трактовке биографов в увлекательные готические романы с леденящими душу подробностями короткой трагической жизни и сложных взаимоотношений обитателей заброшенного в вересковых пустошах пасторского дома окнами на местное кладбище?
В таких романах-жизнеописаниях младших Бронте, как «Адский мир Брэнуэлла Бронте» (1972) Дафны дю Морье, или «Человек печали: Жизнь и время преподобного Патрика Бронте» (1965) Джона Локка и У.Т. Диксона, или «Прощание с любовью» Вирджинии Мурр, или «Шарлотта Бронте и ее „любимая Нелл“» (1993) Барбары Уайтхэд [18], доля „fiction“ значительно превышает долю „non-fiction“ – одни названия чего стоят.
Жизненный путь шестерых детей приходского священника Патрика Бронте был даже для первой половины девятнадцатого века на редкость короток: даже Шарлотта, которая на несколько лет пережила своих сестер и брата, не дожила до сорока. Начало же этого пути датируется октябрем 1802 года, когда Патрик Бронте, двадцатипятилетний, начитанный деревенский парень (оксюморон) из многодетной ирландской семьи (тавтология), ступил с десятью фунтами в кармане на территорию едва ли не самого в те времена престижного кембриджского колледжа Святого Иоанна.
Его способностям, амбициям, энергии, тяге к знаниям в самом деле можно было позавидовать: в местной школе в североирландском графстве Даун он продолжал исправно учиться, когда его сверстники, с грехом пополам овладев азами чтения и письма, уже вернулись на родительские фермы помогать по хозяйству. Как-то незаметно в совсем еще юном возрасте из ученика Патрик превратился в учителя (то же самое произойдет со
