Дороги жизни, дороги смерти
Наша 177-я дивизия была вновь укомплектована в течение декабря 1941 года. В нее направлялись маршевые роты и команды выздоравливающих. Новый командующий 54-й армией генерал-майор И.И. Федюнинский удивительно быстро восстановил фронт под Волховом. Он был опытным военачальником, успешно командовал полком еще на Халхин-Голе, где ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Генерал под метелку подчистил тылы дивизий, полков, всех поставил на ноги, повернул глазами на запад, под эту круговерть попали и мы.
Утро встречаем в новой армии, подразделения оснащены современным оружием, значит, будем немца бить. Теперь бы в хорошую часть, к толковому командиру. Не везет, снова 86-й дорожно-эксплуатационный полк, снова на дорогу. Восстанавливаем разрушенные пути сообщения, строим новые зимники, проталкиваем машины, приходится стоять регулировщиком движения, нести охрану дорог. Были посты, на которых трудно уцелеть, от таких перекрестков направо свернешь – попадешь под артобстрел, налево – под бомбежку, а прямо удумаешь – аккурат немцу в лапы. Дело в том, что фронт не сплошной, не установившийся, непонятно, откуда ждать угрозу.
Бои были жестокими, но казались менее трудными, чем сражения под Лугой и на путях-дорогах к Гатчино. Здесь, под Волховом, была организованность, жесткая боевая дисциплина, открытая, на равных, борьба с врагом. Не думали и не гадали, будем ли бежать, окружит ли немец, нет уж, мы – федюнинцы! Так бойцы себя называли с чьей-то легкой руки. Твердые действия нового командарма почувствовали все сразу, от генералов до рядовых, поверили в него, в самих себя, впервые забрезжил рассвет победы. И смогли, отогнали немцев от Волхова. Приятно сознавать, что и мне довелось защищать железнодорожный мост через Волхов на Ленинград, первенец ГОЭЛРО Волховскую ГЭС, а также завод крылатого металла, Волховский алюминиевый.
В декабре – январе 1942 года лесной треугольник Тихвин – Волхов – Кириши стал нашим местожительством. Студеный зимний день, я стою на посту регулирования. Товарищи, спасаясь от мороза, забились в землянку. Пост вдали от шумных перекрестков, смотри в оба, винтовка в боевой готовности. Со стороны переднего края, поднимая снежную волну, мчится машина, останавливаться не собирается. Не первая такая, надо быстро ехать, чтобы не достала фрицевская артиллерия, не говоря уже о «мессерах», да и мне не хочется снимать рукавицы. По мере приближения автомобиля в глаза бросилось необычное поведение шофера, поднимаю красный флажок вверх:
– Стой, предъявите документы.
– Какие документы, видишь – с передовой, – возмущается командир. Водитель пытался было предъявить бумаги, вытаращил на меня немигающие глаза, но его одернул детина в красноармейской форме, сидящий рядом. «Что-то неладно», – мелькнуло в моей стриженой кубышке, надо действовать. Но как, их пятеро, я один, наши, как на пакость, забились в теплынь, носа не кажут, машин встречных нету.
– Предъявите документы! – требую, собрав в голосе весь дорожно-солдатский авторитет.
Командир подает в развернутом виде удостоверение личности. Батюшки-светы, новенькое-новенькое, никем невладанное, а по дате старое, сентябрем изготовленное. Требую то же от шофера, начальник с гневом спрашивает:
– С каких пор документ фронтового командира Красной Армии стал не авторитетом для тыловых крыс?
– Предъявите документы! – кричу на водителя.
Детина смущается:
– Понимаете, шофера убило. Товарищ водитель маршрутного листа на проезд не имеет. Спешим с донесением в штаб дивизии.
Потом, помявшись, подает свою красноармейскую книжку, а она еще новее. По форме, как моя, но не родня, моя истертая, со следами грязных пальцев.
– Порядок, – говорю.
Обращаюсь к шоферу:
– Предъявите вашу красноармейскую книжку.
Водитель вытаращил зенки, закопошился, пытаясь достать удостоверение из внутреннего кармана, его снова одергивают. Чтобы выиграть время, опять обращаюсь к заднему, но командир кричит:
– Это мои люди, вы ответите, я накажу.
Ну, думаю, нарвался.
– Трогай, – командует шоферу.
– Стой, стрелять буду!
– Поехали, – зло, с надрывом приказывает командир.
– Стой, – кричу, и бабах! Стреляю в воздух рядом с головой водителя. Бросаюсь вперед, наперерез машине, в готовности остановить. Подействовало, автомобиль заглох. Из землянки выскочили и бегут красноармейцы, грамотно: один по дорожке, двое по снежной целине, четвертый занял позицию готовности к открытию огня. Командир выхватил ТТ, приказывает:
– Прочь с дороги! Старший приказывает!
– Я здесь старший, – парирую, не спуская глаз с заднего, готовящегося к стрельбе. Поддержка подоспела вовремя, нас уже пятеро. Из тыла, как раз вовремя, появилась полуторка, в ней командир, четверо бойцов в крытом кузове. Услышав выстрел на посту, увидев, как дорожники занимают боевой порядок, на скорости мчат на подмогу.
– Помогите задержать.
Обращаясь к командиру легковушки, прибывший офицер настойчиво требует:
– Предъявите, пожалуйста, документы.
Задержанный из второго кармана достает другие бумаги, проверяющий ничего подозрительного не находит. Ну, думаю, разодрался, как бык на сколизи, теперь несдобровать, нарушил армейскую субординацию. Однако прошу:
– Проверьте у этого.
Второй предъявляет другой документ, не тот, что мне показывал. Как заору:
– Да они фальшивые, мне другие показывали.
Проверяемые жмутся. Внезапно шофер выскочил из машины, упал плашмя под колеса, оттуда кричит:
– Это контра, арестуйте, у них оружие!
– Руки! Вылезайте!
Красноармейцы отводят задержанных в штаб, в Особый отдел, тогда я не знал, что это за организация, а окрсмерши появились позднее, в 1943 году. Через полтора часа на перекрестке появилась та же легковая машина, водитель, несмотря на понукания начальства, остановился, пожал руки, дал две банки свиной тушенки, буханку хлеба, живем, братцы! Оказалось, это были вражеские диверсанты, они запаслись рацией, другой амуницией для шпионажа. Шофера сцапали в лесу, он стоял в ожидании своего командира, ушедшего в расположение штаба, предупредили, пикнешь – не успеешь и слова сказать, смерть у тебя за шиворотом. Случай сам по себе заурядный, но командир роты отныне приказал на посту стоять вдвоем.
Дорога через Ладожское озеро и грунтовые участки на северо-восток от Кобоны, затем по лесным дебрям на северо-восток до станции Подборье были для лениградцев настоящей Дорогой жизни, всего 308 километров, из них 30 по льду Ладожского озера. По ней везли хлеб и другое продовольствие из центра России. С началом ее работы в третьей декаде декабря город вздохнул легче. С освобождением Тихвина основные грузы бесконечным потоком шли через Волхов. Мы обслуживали грунтовой участок на юге от Кобоны – на Волхов, Тихвин.
