есть учительница, желаете ее взять?
– Вы знаете ее? – спросил Государь.
– Кобылинский ее знает лучше, чем я.
– Скажите об этом Государыне.
Панкратов, взяв папироску в рот (при разговоре с Государем он держал ее в руке), подошел к Императри це и, начав говорить, выронил папироску изо рта. Он казался смущенным, разговаривая с Государыней.
– Хорошо, хорошо, – послышался ответ Императрицы.
Новая учительница – Клавдия Михайловна Битнер стала заниматься с детьми.
Вместе с вещами из Царского Села Макаров прислал вина, по преимуществу Сен-Рафаэль, необходимого для детей. Об этой посылке узнал Никольский: он сперва привез ящики с вином в дом, затем опять погрузил ящики на подводу, привез вино к реке и там топором разбил бутылки.
Большевистский переворот стал заметен в Тобольске и отразился на нашей жизни не сразу.
Весною 1918 года Императорскую семью и всех служащих перевели на солдатский паек. Все мы оказались в непривычных условиях и были вынуждены покупать необходимое продовольствие на стороне. Полковник Кобылинский прибегал к частному кредиту еще тогда, когда после падения временного правительства была прекращена выдача авансов. С течением времени, к весне 1918 года, получать кредиты стало затруднительно.
Тогда князь Долгоруков, генерал Татищев, Жильяр и я устроили совещание, на котором обсуждали создавшееся положение. Решили сократить штат служащих. Отпустили нескольких служащих, уплатив им жалованье за два месяца вперед и прогоны. Затем, собрав всех оставшихся, предложили делать отчисления из своего жалованья. Все без исключения согласились на это: кто в размере целого, кто половины жалованья. Уже на третий день после этого кое-кто из отпущенных служащих уехал. Другие некоторое время оставались в Тобольске.
22 апреля явился комиссар Яковлев. Он приехал со своей пехотной охраной, с 17 конными солдатами и со своим телеграфистом. По приезде Яковлев тотчас же отправился к солдатам, потом прошелся по помещению, занимаемому Царской семьёй. Побывал у Государя и у Императрицы. Был очень учтив. После его ухода я пошел к Императрице и спросил, кто это такой. Императрица назвала его. Я спросил, образован ли он. Государыня сказала, что он не столько образован, сколько начитан, но очень вежлив.
В порядок жизни, установившийся в семье Государя, Яковлев нисколько не вмешивался. Ходил он к солдатам, сообщил им о прибавке жалованья, выдал увеличенные суточные.
Из дому служащие получали в письмах известия, что у их семейств отбирают квартиры. Я пошел к дежурному офицеру и просил устроить мне свидание с Яковлевым, так как мои сослуживцы просили меня переговорить с ним по этому вопросу. Дежурный офицер сперва не застал Яковлева дома, но через полчаса, увидев его идущим по улице, позвал в дежурную комнату, куда пригласил и меня. После приветствий я изложил просьбу служащих: оградить их семьи от выселения. Яковлев не хотел было поверить жалобам; обещал все устроить, но не сейчас, а ответить через три дня. Расспрашивал меня о нашей жизни в Тобольске.
Через три дня Яковлев пришел вместе с Кобылинским. Попросил доложить Государю о своем желании его увидеть, прибавив:
– Скажите, что хочу поговорить с глазу на глаз, в отдельной комнате.
Я доложил Государю, у которого в это время находилась Императрица. Государыня спросила меня, почему Яковлев хочет видеть Государя наедине. Я отвечал, что так он просил доложить. Государь велел пригласить Яковлева. Тот вошел. Обратясь к нему, Императрица сказала:
– Почему вы хотите говорить с Государем наедине? Я Государя одного не оставлю.
Яковлев сначала не хотел говорить в ее присутствии, но потом согласился, и Государыня присутствовала при разговоре.
Яковлев сообщил, что к 4 часам ночи необходимо приготовиться к отъезду. Государь спросил:
– Куда же вы меня везёте?
Яковлев отвечал, что это дело секретное.
– Тогда я не поеду, – сказал Государь.
– Если вы не поедете, – ответил Яковлев, – то я должен буду или принять меры принуждения, или сложить с себя обязанности. Прошу вас подумать об этом: ведь для вас же будет хуже и в том, и в другом случае.
Государь спросил:
– Что же, я один должен буду уехать?
– Да, вы один и никто больше.
Государь посовещался с Императрицей. Государыня сказала Яковлеву:
– Одного Государя, без себя, я ни за что не пущу.
Такое же желание не расставаться с отцом выразила и великая княжна Мария Николаевна.
Яковлев согласился с желанием Императрицы и великой княжны уехать вместе с Государем. Согласился он также на то, чтобы отъезжающих сопровождали доктор Боткин, князь Долгоруков, камердинер Государя Чемодуров [55], комнатная девушка Демидова [56] и лакей Седнев.
До разговора с Государем Яковлев дважды приходил к наследнику, который в это время был тяжело болен гемофилией. Вместе с доктором Деревенько он осматривал больного. После этих посещений Яковлев вел телеграфные переговоры. Только после этого он пришел к Государю объявить о необходимости отъезда.
После известия о предстоящем отъезде Государыня находилась в тяжелом смутном душевном состоянии. Ведь она уезжала с мужем, оставляя опасно больного горячо любимого сына.
Ровно в 4 часа утра 13 (26) апреля подали обывательских лошадей. Из них только одна подвода была пароконная и получше, остальные же были одноконные. Стали усаживаться. Государыня и Мария Николаевна сели в пароконную подводу, в которую принесли соломы и подушки и покрыли ковром. Императрица хотела пригласить к себе в повозку и Государя, который сидел уже в отдельной повозке. Я доложил о желании Императрицы Государю, но Яковлев, сидевший рядом с Государем, воспротивился, сказав:
– Нам и здесь хорошо.
Несмотря на холодную погоду, Государь был одет легко. Яковлев спросил:
– Разве вы так и поедете?
– Да, мне тепло, – ответил Государь.
– Это невозможно, – сказал Яковлев, соскочил с повозки, вбежал в подъезд, снял с вешалки пальто и положил его в тележку.
– Если сейчас не нужно, то пригодится в дороге, – сказал он.
Государь простился со мною. Мы поцеловались, и он сказал мне:
– Надеюсь, до скорого свидания.
Государыня, подав для поцелуя руку, сказала:
– Берегите Алексея!
Уехали… Стало скучно, как будто при потере. Прежде в доме было некоторое оживление, теперь же мертвая тишина и уныние.
Тотчас же по отъезде на смену стрелкам и Кобылинскому явилась большевистская охрана под предводительством комиссара Родионова и Хохрякова, людей грубых. Охрана состояла почти всецело из нерусских. Родионов целыми днями сидел в дежурной комнате, с ног до головы вооруженный. Никого из живущих в доме никуда не выпускали, введя совершенно тюремный режим. Хохряков вместе с доктором Деревенько посещал больного Алексея Николаевича.
Однажды Родионов пришел ко мне с таким заявлением:
– Скажите барышням, чтобы они ночью не затворяли
