Распрощавшись с доктором Мореллем, Гитлер заявил, что никакого другого врача он больше не возьмет, так как не доверяет ни одному человеку. У него появилось подозрение, что какой-нибудь врач может впрыснуть ему морфий в такой дозе, которая позволит в бессознательном состоянии вывезти его против его воли из Берлина. Так как пилоты Ганс Бауэр и Георг Бетц остались в главной ставке, то Гитлер понимал, что оба самолета стоят на аэродроме в Гатове в полной готовности для того, чтобы вывезти его.
После ухода доктора Морелля необходимо было заместить пост личного врача рейхсканцлера. Преемником профессора Морелля был назначен хирург, врач СС доктор Штумпфеггер. Однако Гитлер так и не прибегал к его услугам.
Несмотря на то что все оставшиеся в бункере — насколько я об этом могу судить сейчас — решились до конца исполнить свой долг, события все же подавляли нас. До сих пор помню, какое глубокое потрясение мы пережили, когда посол Гевель (председатель министерства иностранных дел при рейхсканцлере) прочитал нам листовку, составленную известным русским писателем Ильей Эренбургом. Эта листовка распространялась в частях Красной Армии после ее перехода границ империи. Один экземпляр листовки был захвачен у русского военнопленного, попал в руки посла, и он приказал ее тотчас же перевести. В моей памяти навсегда останутся слова, прочитанные нам в бункере фюрера послом Гевелем.
После окончания войны я узнал, что посол Гевель, прорвавшись из имперской канцелярии, застрелился в пивной «Шультгейс-Брейерай» в Берлине на Шенхаузер-аллее. Уже тогда, прочитав эту листовку, Гевель сказал, что он предпочтет покончить жизнь самоубийством, нежели попасть в плен.
Если я рассказываю эти подробности, то только для того, чтобы дать как можно более точное описание того настроения, что господствовало среди нас в последней главной ставке.
Кольцо вокруг Берлина сжималось все теснее и теснее. Битва за столицу становилась все более ожесточенной. Мы узнали о тяжелых потерях среди гражданского населения. Однако трамваи, метро, городские железные дороги продолжали работать. Конечно, действовали не все линии, но там, где пути были хотя бы в относительном порядке и где продолжали работать электростанции, рабочие — мужчины и женщины — выполняли свой долг как солдаты. Не прекратило работу и значительное количество фабрик. Под огнем русской артиллерии берлинцы шли к своим рабочим местам. Ураганный огонь русской артиллерии переносили так же спокойно и стойко, как и самые страшные бомбардировки. Вплоть до захвата противником последнего берлинского переулка каждый житель столицы проявлял в борьбе нечеловеческие усилия.
Берлин продолжал обороняться.
Помещение, которое занимал прежде доктор Морелль, теперь было отведено доктору Геббельсу и его жене. Их дети находились рядом в переднем бункере. Доктор Геббельс со своей семьей также не захотел покинуть Берлин.
В результате усиливавшегося обстрела здания имперской канцелярии все больше разрушались. Значительная часть телефонных проводов была порвана. Случалось, что бункер фюрера на несколько часов полностью терял связь с внешним миром. Связисты пытались под сильнейшим артиллерийским огнем русских восстановить самые необходимые линии связи. Приказы и донесения передавались через ординарцев.
Рано утром 24 апреля русские снаряды уничтожили большую часть моего автомобильного парка. 60 автомашин были приведены в негодность. Все было раздавлено и обращено в крошево обвалившимися бетонными крышами.
***Мы были поражены неожиданным прибытием министра Шпеера, еще раз посетившим фюрера. Еще 20 апреля он попрощался со всеми нами и в соответствии с приказом уехал из Берлина. Теперь, 25 апреля, он снова прилетел в Берлин на самолете «Физелер-шторх» и приземлился на магистрали Ост-Вест. Оттуда он пешком пришел в имперскую канцелярию.
У него состоялся продолжительный разговор с Гитлером, затем с министром иностранных дел Риббентропом, также находившимся в бункере. Затем он вновь покинул Берлин. После переговоров Риббентроп также покинул в своем автомобиле имперскую канцелярию и уехал из Берлина в северном направлении. У нас создалось впечатление, что должно произойти что-то из ряда вон выходящее.
После полудня мы узнали сенсационную новость. Из Оберзальцберга была получена телеграмма Геринга. Ее содержание вызвало у нас огромное возмущение. Телеграмма содержала в себе нечто следующее:
«После того, как Вы, мой фюрер, назначили меня своим преемником на случай, если смерть или иные обстоятельства не позволят Вам вести дальше дела правительства, я считаю, что для меня настало время вступить в должность Вашего преемника. Если я не получу никакого ответа до 24 часов 26 апреля 1945 г., я буду считать, что Вы согласны с моими предложениями. Геринг».
Среди узкого круга людей, познакомившихся с телеграммой, она произвела впечатление разорвавшейся бомбы.
Правда, после того как стала очевидной несостоятельность руководства авиацией, отношения между шефом и рейхсмаршалом испортились, и мы, посвященные, узнали об этом; тем не менее никто не ожидал от Германа Геринга подобной телеграммы. Рейхсмаршал предъявил шефу почти диктаторские требования. Мы, рядовые люди, восприняли этот шаг Геринга как открытую государственную измену.
События развивались все быстрее. Вскоре после получения этой телеграммы личный адъютант Гитлера, группенфюрер СС Шауб улетел в Мюнхен на одном из двух еще оставшихся в нашем распоряжении самолете. Я узнал, что шеф приказал ему уничтожить все его личные бумаги в Мюнхене и в Оберзальцберге. В Берлине это уже было сделано.
Подавленное настроение в бункере все более усугублялось. Бледные, но до предела хладнокровные мужчины и женщины выполняли свои обязанности. Войну считали проигранной. Каждый не сомневался, что для Германии нет уже никакого спасения.
Может быть, генералу Венку все-таки удастся освободить Берлин?
После отлета Шауба состоялся разговор шефа с Борманом. Объявив, что он действует по поручению Гитлера, Борман дал следующую радиограмму Герингу:
«Ваше намерение взять на себя руководство государством является государственной изменой. Государственный изменник карается смертью. Учитывая Ваши заслуги за время долголетней деятельности в партии и государстве, фюрер намерен еще раз воздержаться от смертной казни. Но он требует Вашей немедленной отставки с мотивировкой, гласящей, что Вы вследствие болезни не в состоянии больше исполнять порученную Вам работу. Борман».
