Советских самолетов в небе по-прежнему не было. Может быть, они и летали на другом участке фронта, где еще тяжелее было сдерживать наступление фашистских войск, но здесь от их отсутствия Сохатый почувствовал себя сиротой, на сердце копилась обида на кого-то, да и на себя тоже, потому что ничем он сейчас не мог помочь тем бойцам и командирам, которые только что пострадали от удара "юнкерсов" по колонне.
Иван представил, что делается сейчас на дороге, если бомбы попали в цель... Криво и зло усмехнулся, догадываясь, какие могли говориться слова в адрес летчиков, допустивших безнаказанный удар врага.
Сохатому еще не приходилось самому перегонять самолеты с мест вынужденных посадок, и этот прилет был для него интересен новизной обстановки, необычностью рабочих условий для восстановительной бригады, наконец, ответственностью решения на взлет. Если бы не риск оказаться под огнем танков и пехоты врага...
Выполняя обязанности разнорабочего, он воочию убедился, что мало знать машину и технологию ремонта. Надо быть житейски опытным, смекалистым, находчивым, изобретательным человеком: никто заранее не определит объем работ, которые следует провести на месте, и характер недоделок, с которыми все же можно перелететь на свой аэродром.
Трудности начались сразу, с первого шага...
Самолет лежит на фюзеляже с убранным шасси. Сначала надо поднять машину и поставить "на ноги" без подъемного крана. Для этого под крыльями необходимо вырыть траншеи и выпустить в них шасси, после чего выкатить самолет, спрятать его, утрамбовать вырытую землю, чтобы не осталось следов. Снять погнутый пропеллер и поставить другой без использования обычных приспособлений. Осмотреть и опробовать мотор и убедиться, что он дотянет до дому. Если "Ил" полз после посадки на "животе", то надо заменить и водомасляный радиатор.
Надо...
Надо снять, надо найти, надо заклепать, надо поставить... Все - надо. И так - от выпуска шасси и до выбора площадки для взлета, на которую с множеством ухищрений еще следует перетащить самолет. И выходит, что вся работа состоит вначале из сплошного продумывания нестандартных решений, а потом наступают новые волнения: "Взлетит ли? Полетит ли? Долетит ли?"
Надо сделать! И как можно быстрее! А земля в это время от близкой артиллерийской стрельбы и разрывов снарядов дрожит под ногами. В уши назойливо лезут звуки, от которых хочется втянуть голову в плечи и залезть в глубокий окоп. Но в окопе отсиживаться - ремонта не сделаешь.
Саша Григорьев был профессором по восстановлению подбитых и поврежденных при посадках самолетов: прошел науку от моториста до техника звена. Самым главным делом считал ремонт. Собрав таких же энтузиастов, как и он сам, в группу "скорой технической помощи", он носился по фронтовым дорогам от одной вынужденно севшей машины к другой и определял, что с ними делать. Одну "лечили" на месте. Другую, добывая транспорт у пехотинцев, танкистов или артиллеристов, отправляли ремонтироваться на аэродром. Если же самолет не мог вернуться в строй, Григорьев был к нему безжалостен. Все, что можно было с такой машины снять и использовать еще раз, немедленно перекочевывало в кузов полуторки. Для Саши не было тайн в ремонтных работах. Казалось, дай ему времени побольше, он со своей бригадой в четыре человека соберет новый самолет в полевых условиях.
Где и что его люди ели, когда отдыхали, было для полка загадкой. Но все давно убедились, что если григорьевцы говорили: "Полетит", то самолет взлетал и вновь участвовал в боях. Если же летчик все-таки сомневался в машине, Григорьев беззлобно ворчал:
- Не взлетит, говоришь? Взлетит обязательно! Если бы я сам мог летать, то и не обращался бы к тебе за помощью. - И предлагал: - Давай полетим вместе. Имей в виду: я человек семейный, постарше тебя лет на пятнадцать. Мне еще к своей Алексеевне и деткам вернуться надо. А с тобой лечу потому, что уверен в тебе и нашей работе... Лезь в кабину - и поехали!
После такого монолога сомнений быть не могло. "Ил", разбежавшись по ухабистой стартовой дорожке, устремлялся ввысь.
* * *
Вечерело. Небо очистилось от вражеских самолетов, и Григорьев заторопился. Он сбросил маскировку со штурмовика, чтобы опробовать еще раз мотор, теперь уже вместе с летчиком...
Надежды техников оправдались: "Ил" ушел на аэродром. С Курыжовым улетел и Григорьев. Сохатый тоже решил возвращаться. Посадив в заднюю кабину двух техников, он поднял самолетик в воздух.
Курс - домой. Самолет неторопливо уходил в густую синь быстро темнеющего неба, навстречу черноте бегущей по земле ночи, а Иван все больше волновался. Через пятнадцать минут темнота обволокла машину мягкой непроглядностью, спрятав от Сохатого землю и горизонт, так нужные ему для определения положения самолета в пространстве. Небо украсилось далекими и бесполезными сейчас для него звездами. Они светили, не давая света, а лишь показывая себя, глядели друг на друга, не заботясь о том, что ему, Ивану, плохо, - в кабине-то стало совсем темно. Сохатый включил реостаты кабинного освещения, чтобы подсветить приборы, но светлей от этого не стало. Полетной карты не видно. Приборы фосфоресцируют едва-едва, кое-как видно стрелки и цифры. Земля полностью скрылась в черноте ночи.
Иван лихорадочно искал выход: "Как быть? Сесть? Но куда? Земли не видно, и в кабине темень... Может, аккумулятор отсоединен?"
Добавив мотору обороты, он поднялся на пятьсот метров. Теперь только высота обеспечивала безопасность, исключала столкновение с землей, деревьями и домами.
Иван, изловчившись, открутил зажимы крышки аккумуляторного контейнера, снял крышку и осторожно, опасаясь, как бы ее не вырвал из рук поток воздуха, передал техникам. Посмотрел в кабину: под приборной доской, в контейнере, там, где обычно находится аккумулятор, было пусто.
Сердце застучало тревожней. От нахлынувшей, только теперь понятой им полностью опасности ночная прохлада стала душной, во рту пересохло.
"Не послушал Григорьева, дурак! Надо было сидеть на месте до рассвета. Что из того, что немцы совсем рядом? Ночью они не воюют, спят. Что теперь ты будешь делать? Тоже мне ночник... Первый в жизни ночной полет и, наверное, последний... Ну, сам убьешься - и поделом тебе. А при че,м техники? По своей глупости ты и их погубишь. Почему - по глупости? Нет, это не глупость, а самонадеянная неопытность. Тебе очень хотелось домой, чтобы утром с товарищами вновь лететь в бой... Спокойно, Иван!.. Зажми нервы в кулак и работай".
Компас, пионер{1}, высотомер, скорость.
Компас, пионер, высотомер, скорость, обороты мотора.
И снова компас...
Глаза напряженно ощупывают приборы, вглядываются в них. Иван постепенно убеждается, что самолет слушается его - летит! Это дает хоть и маленькое, но успокоение, из которого вырастает надежда.
