— Теперь твоя очередь, Коция, — обратился дедушка к отцу.
— Нет, не пойду! — решительно сказал отец. — Перед этим невеждой я на коленях ползать не буду.
— Тебе виднее, ты ученый человек, — не стал настаивать дедушка. — Но не забудь, что ты переселяешься со всей семьей, благословение нужно получить.
Оказалось, дядя Кондрат был в церкви и справлял какой-то обряд. После этого он должен был молчать целый день. Оказалось также, что он долго не соглашался на этот обряд, но Хошадеде строго приказала подчиняться всем законам религии, в противном случае она не пустит своих сыновей попытать счастья в Широких странах.
— Ох, мой Коция, испортил тебя Георгий! — вздохнул дедушка. — Ты ни одному богу не веришь.
Дедушка имел в виду путешественника, к которому в молодости мой отец нанялся проводником.
Путешественник полюбил моего отца и увез его сначала на Украину, а затем переехал с ним в Батуми. По словам отца, Георгия преследовала полиция, и он вынужден был жить под чужим именем. В Батуми он определил отца в ремесленное училище. Однако вскоре Георгия арестовали, а отца сразу же после этого выгнали из училища.
Все же отец научился говорить кое-как по-русски и по-грузински. Близкое знакомство с таким человеком, как Георгий, не прошло для отца бесследно. Его кругозор был значительно шире, чем кругозор других сванов, к которым он вернулся после ареста своего покровителя.
— Да, папа, все боги выдуманы кем-то, иначе зачем же им скрываться на небесах? Давно бы дали о себе знать людям.
— Никому этого не говори, — замахал руками дедушка. — Бог, может, и простит, если услышит твои слова. Но люди не простят. Прошу тебя, никогда так не говори!
Дедушка и отец говорили негромко, чтоб чужие люди, проходящие мимо нашего костра, не расслышали этого разговора.
Веселье вокруг продолжалось, но дедушка велел нам собираться домой. Мясо, лепешки, араку погрузили на Реаша. Часть груза взвалили на себя мужчины.
— Я понимаю, Коция,, за сто лет я много понял, очень много понял, — продолжал в пути дедушка разговор с отцом. — Я понимаю, что монахи и попы служат обману. Обман им нужен, чтобы забрать у нас последнюю лепешку, последнего быка, последнюю араку.
— Потерпи, папа, скоро что-то должно случиться, должно все стать по-другому... Недаром Аббесалом и Ефрем ушли куда-то.
— Эх, Коция, я всю жизнь терплю и жду! Мне ничего не надо, я жизнь свою прожил, а вот им жить, — только теперь он, казалось, заметил мое присутствие и похлопал меня по плечу. — Их хочется видеть счастливыми!
После этого отец и дедушка очень долго молчали. Оба они шли, опустив головы, с мрачными лицами.
Около дома дедушка наклонился ко мне и, строго глядя в глаза, произнес:
— Бабушке не говори, о чем слышал сейчас. И никому не говори, слышишь? .
Лето было на исходе. Поспели хлеба. Началась уборка урожая.
Женщины жнут хлеб. Мужчины скирдуют, кладут на сани или просто в мешках за плечами доставляют домой.
На дворе тоже кипит работа. Дедушка Гиго, Ермолай и я молотим. Молотилка — массивная дубовая доска, густо утыканная камнями.
Мы расстилаем колосья по очищенному от грязи двору, а затем единственный оставшийся в хозяйстве бык Годжу таскает доску по двору. Острые камни вышелушивают зерна из колосьев и одновременно разрезают на куски солому, которая зимой идет на корм скоту.
Мы с Ермолаем сидим на доске — это увеличивает ее вес. Когда у нас был еще и Балду, на доску садился и дедушка. Но теперь дедушка лишь наблюдает за обмолотом. Одному быку нелегко волочить тяжелую доску да еще троих людей.
Сначала нам нравилось кататься на доске, потом от кругового движения начинает кружиться голова. Дедушка заменяет нас.
Солнце стояло над нашими головами и горячо обжигало все тело, но воздух был свеж и легок. А ветерок изредка даже заставлял поеживаться.
В этот-то день и в этот час к нам пришел неожиданный гость — Хромой Али. В Сванетии во время уборки в гости не ходят. Только событие чрезвычайной важности могло понудить человека не считаться с обычаем.
Гость стал о чем-то говорить с дедушкой.
Я спрыгнул с доски на солому. Прыжок не удался, и я упал, но тут же поднялся, отряхивая пыль.
Годжу свернул с обычной дороги и бросился было за мной. Наш бык Годжу терпеть не мог, когда видел кого-нибудь бегущим или падающим. Работа расстроилась.
— Ты зачем балуешься?! — закричал на меня дедушка Гиго. — Бык тебя убить мог!
Он довольно сильно ударил меня по спине муджврой.
- Бык его не догнал, так муджвра сработала, — заметил, скупо улыбнувшись, Хромой Али.
— Садись здесь, рядом, раз не умеешь себя вести.
— Больно тебе, наверное? — участливо спросил Хромой Али.
— Нет, не больно, — коротко ответил я, усаживаясь рядом с дедушкой. Хотелось плакать, но я сдержался, чтобы не унизить себя слезами перед чужим человеком. Для мужчины считалось позорным плакать из-за боли.
— Я к тебе по делу, Гиго, — заговорил Хромой Али, когда вопрос со мной был улажен. — Ты самый уважаемый человек в Лахири. Не поможешь ли моей семье? Беда грозит нам... Смерть ходит где-то рядом. Я и на поле не могу выйти уже больше недели...
— Что случилось, дорогой Али? — заволновался дедушка.
Я забыл о боли и весь превратился в слух. Али был озабочен и невесел.
— Говорят, приехал мой враг Сорех. Охотится за мной. Он очень опасен, я его знаю. Прошу тебя, будь посредником, предложи ему помириться. У меня трое маленьких детей.
— Постой, мой Али, откуда у тебя может быть враг, ты и зайца не обидишь?
— Эх, добрый Гиго, я-то не обижу, но дед, сто раз ему перевернуться в могиле!.. Он же убил отца Сореха. Теперь Сорех стал взрослым... Вот и пришел взять кровь.
— Да, да, помню, помню... Сорех, говорят, стал злой, как кошка. Ну, попробую... Где его найти?
— Я не знаю. Может, ваш племянник Гелахсен поможет его разыскать...
— Что смогу, то сделаю. Будь проклята наша темнота! — сокрушался дедушка, то и дело по своей привычке сплевывая в сторону. — И приставам и стражникам нет дела до нас, и такой царь не пришел, чтобы запретить наш закон крови.
— Где там запретить, говорят, наоборот, Игнатэ, уезжая в Лечхум, гостил у Сореха и советовал ему, собачий сын, взять кровь, понимаешь? — горячился Хромой Али. — А сейчас такое время, что за убийство и не арестуют. Разве такого пристава можно назвать приставом? Это убийца, только убивает он не своими руками, а чужими.
За изгородью неожиданно и зло залаял наш пес Гурбел.
— Кто-то идет! — испуганно оглянулся на лай Хромой Али.
