В 1946 — 1947 годах Йегер обучался на летчика-испытателя на базе Райтфилд, в Дейтоне. Он поражал инструкторов умением проделывать фигуры высшего пилотажа, не говоря уже о запрещенном развлечении — «возне». Благодаря этому да еще его тягучему горскому говорку все говорили: «Он родился за рулем и с тягучим «н». И вот этот молодой пилот, практически не имеющий опыта испытательных полетов, был отобран для участия в проекте «XS-1» в Мьюрок-Филд, Калифорния.
Мьюрок находился в высокогорных районах пустыни Моджейв. Это место казалось окаменелым первобытным ландшафтом, который не затронул процесс эволюции Земли. Здесь было полно огромных высохших озер, и самое крупное из них — Роджерс. Кроме полыни единственной растительностью в Мьюроке были деревья Джошуа — скрюченные уродцы, нечто среднее между кактусом и японским бонсай, с темно-зелеными стволами и невероятно уродливыми ветками. В сумерках силуэты деревьев Джошуа на фоне ископаемой пустыни выглядели, точно больные артритом. Летом температура обычно поднималась до сорока трех градусов, высохшие озера заносило песком, а песчаные бури и ураганы были совсем как в фильмах об Иностранном легионе. Ночью температура падала ниже нуля. В декабре начинались дожди, сухие озера всего на несколько сантиметров наполнялись водой, из ила выползали какие-то омерзительные доисторические креветки, а из-за гор, с океана, прилетали чайки, чтобы полакомиться этими маленькими атавизмами. Это нужно было видеть: стаи чаек кружат в воздухе посреди горной пустыни, в разгар зимы, и кидаются на допотопных рачков, выползающих из первобытной тины.
Ветер гонял воду взад-вперед, и дно озера становилось гладким и ровным. А когда весной вода испарялась и солнце прогревало почву, высохшее озеро превращалось в превосходнейшее естественное летное поле — и, кроме того, самое большое: в запасе всегда оставалась площадь для исправления ошибок. Это было крайне желательно, учитывая характер того, чем занимались в Мьюроке.
Кроме ветра, песка, перекати-поля и деревьев Джошуа в Мьюроке было еще два стоявших бок о бок ангара из гофрированного железа, пара бензонасосов, бетонная взлетно-посадочная полоса, несколько толевых будок и палаток. Офицеры жили в будках, называвшихся «казармами», а низшие чины — в палатках, где они замерзали ночью и погибали от жары днем. На каждой дороге, ведущей сюда, была установлена сторожевая застава с солдатами. В этом забытом богом и людьми месте армия разрабатывала сверхзвуковые реактивные и ракетные самолеты.
К концу войны выяснилось, что у немцев есть не только первый в мире реактивный истребитель, но и самолет с ракетным двигателем, который на испытаниях развивал скорость 596 миль в час. Сразу после окончания войны британский реактивный истребитель «Глостер Метеор» развил 606 миль в час, побив тем самым официальный мировой рекорд скорости, составлявший 469 миль в час. Следующей крупной вехой должна была стать скорость звука — 1 Мах, и именно на ней в первую очередь сосредоточилось армейское командование.
Скорость звука, как известно из работ физика Эрнста Маха, меняется в зависимости от высоты, температуры и скорости ветра. В ясный день при температуре 15,6 градуса на уровне моря скорость звука составляла примерно 760 миль в час, а на высоте сорок тысяч футов при температуре поверхности 15,6 градуса — примерно 660 миль в час. Трудности и неприятности происходили в околозвуковой зоне, начинавшейся примерно с 0,7 Мах. На таких скоростях затыкались аэродинамические трубы. Пилоты, приближавшиеся к скорости звука в пикировании, докладывали, что рычаги управления блокировались, «замерзали» или даже начинали выполнять совершенно непривычные для них функции. Пилоты разбивались и погибали из-за того, что им не удавалось сдвинуть с места рукоятку рычага. Как раз в прошлом году Джеффри де Хавилланд, сын известного британского конструктора и дизайнера самолетов, попытался преодолеть предел 1 Мах на DH-108, самолете своего отца. Началась аэродинамическая тряска, самолет рассыпался на куски, и Джеффри погиб. Это заставило инженеров предполагать, что при скорости 1 Мах ударные волны настолько сильны и непредсказуемы, что ни один самолет их не выдержит. Начались разговоры о «звуковой стене» и «звуковом барьере».
Вот в чем заключалась задача, которую в Мьюроке решала кучка пилотов, инженеров и механиков. Место было крайне пустынным: ничего кроме каркасов, выцветшего брезента и гофрированной жести, просто-таки излучавшей тепловые волны. Лучшее место для честолюбивого молодого пилота! Мьюрок был словно аванпост на краю земного шара, доступный лишь для немногих праведников и закрытый для всего остального человечества, включая начальство из штаба округа, находившегося в Райтфилде. Командующий офицер в Мьюроке был по званию лишь полковником, а начальство из Райтфилда не слишком стремилось устраивать в Мьюроке вечеринки. Но для пилотов это доисторическое летное поле стало… креветочным раем! пустырями Олимпа!
Обработанное антисептиком и низкооплачиваемое совершенство… да; и еще здесь были главные традиционные ценности пылких летучих жокеев: полет-и-выпивка, выпивка-и-автомобиль.
Немного к юго-западу от базы находилось расшатанное ветрами заведение в стиле тридцатых годов — гостиница «Полет». Владела и управляла им Панчо Барнес. Она носила обтягивающие белые свитера и обтягивающие брюки, как Барбара Стенуик в «Двойной гарантии». Когда Йегер приехал в Мьюрок, Панчо был всего сорок один год, но лицо ее было так потрепано ветром, что она казалась старше, особенно молодым пилотам. А еще она повергала их в шок своим острым языком. Все, кто ей не нравился, были для нее «ублюдками» или «сукиными сынами». Те, кто нравился, тоже были «ублюдками» и «сукиными сынами»: «Я сказала ублюдку, чтобы он опустил на стул свою задницу, и дала ему выпить». Панчо Барнес была само воплощение Низкой арендной платы. Она приходилась внучкой Тадеушу С.К. Лоуи — изобретателю системы фуникулеров «Маунт Лоуи». В девичестве ее звали Флоренс Леонтина Лоуи. Она росла в Сан-Марино — одном из богатейших пригородов Лос-Анджелеса, примыкавшем к Пасадене, а ее первым мужем (она выходила замуж четыре раза) был пастор пасаденской епископальной церкви, преподобный Рэнкин Барнес. Миссис Барнес не слишком-то разделяла обычные интересы матрон из Пасадены. В конце двадцатых годов она переправляла морем и по воздуху оружие мексиканским революционерам, за что и получила прозвище Панчо. В 1930 году она побила рекорд скорости в воздухе среди женщин, установленный Амелией Ирхарт. Затем она выступала по всей стране как гвоздь программы «Волшебного воздушного цирка Панчо». Она всегда появлялась на публике в брюках и туфлях для верховой езды, в летной куртке, с белым шарфом на шее и в белом свитере, обтягивающем ее потрясающий бюст а-ля Барбара Стенуик. При гостинице была летная полоса, плавательный бассейн, курортное ранчо с большой площадкой для верховой езды, огромный старый дом для постояльцев и здание, где находились бар и ресторан. В баре полы, столы, стулья, стены, балки и стойка были сделаны из видавшего виды дерева, а раздвижные двери страшно громыхали. Если бы кто-нибудь надумал снимать здесь фильм о заре авиации, то ему ничего не пришлось бы менять в этих естественных декорациях. За стойкой, в плохо сделанных рамках криво висело множество испещренных автографами и дарственными надписями фотографий самолетов и летчиков. Было здесь и старое пианино, высохшее и растрескавшееся до невозможности. Иногда ночью орава пьяных летчиков пыталась сыграть на этом дребезжащем и гремящем инструменте мелодии старого доброго Коула Портера. Но обычно все начиналось не с музыки. Когда громыхали раздвижные двери и в бар кто-нибудь заходил, все присутствующие долго изучали его. Если пришедший не имел отношения к базе, то на него смотрели, как на калеку-пастуха из «Шейна».
