«Моро не обнаружил особенной преданности к радикальной республике, — писал В. Слоон. — Рейнская армия, состоявшая под его начальством, давно уже не получала причитавшегося ей жалования. Солдаты бедствовали и, подобно своему вождю, были раздражены вынужденным бездействием. Моро относился к Директории до того холодно и до такой степени не сочувствовал правительственной ее системе, что, хотя имел в руках положительные доказательства перехода Пишегрю на сторону роялистов, тем не менее не донес об этой измене и предпочел воздержаться от всякого вмешательства». Блестящий полководец Гош согласился помочь Директории и охотно принял на себя выполнение разработанного Баррасом плана о сосредоточении в Париже войска под предлогом одновременной реорганизации обеих армий, Северной и Внутренней, причем должно было измениться прежнее расквартирование дивизий. Для более удобного выполнения проекта было признано необходимым назначить генерала Гоша военным министром. Оказалось, однако, что ему еще не было тридцати лет, и по конституции он не имел права занимать министерский пост. Директории не оставалось иного выбора, как обратиться к Бонапарту или к одному из генералов его армии. Директория понимала как нельзя лучше, что чрезмерное возвышение Бонапарта угрожало ей самой. Тем не менее в сложившихся условиях у нее не было иного выбора, как заручиться поддержкой завоевателя Италии и просить его прислать в Париж надежного генерала, за которого он сам мог бы поручиться. Бонапарт заранее уже предвидел, что к нему обратятся с такой просьбой, и фактически уже продемонстрировал свою готовность оказать поддержку Директории. Он отправил в Париж депеши с обещанием выслать в распоряжение правительства еще три миллиона франков, заставил сильнейшую из действующих французских армий сделать блестящую демонстрацию в пользу Директории и командировал в столицу честолюбивого, пылкого и бесстрашного генерала Ожеро, без того уже просившегося туда в отпуск по семейным обстоятельствам. Ему было поручено передать Директории восторженный адрес от Итальянской армии, являвшийся финалом чествования национального празднества 14 июля. Прибыв в Париж, Ожеро без стеснения хвастался, что его прислали в столицу, чтобы передушить роялистов. Он сразу же был назначен главнокомандующим внутренней армией. Чуть ранее Баррасу через Бернадота были переданы бумаги с показаниями, снятыми с графа д'Антрега и скрепленные его подписью. Таким образом, Директория оказалась во всеоружии и подготовилась к предстоящему перевороту. Не принимая это в расчет, роялистское большинство в законодательных советах непродуманным образом действий умышленно вызывала кризис. Недовольное сосредоточением в предместьях Парижа значительного количества войск, прибывших из Самбро-Маасской армии, народное представительство назначило командиром своей охраны пламенного роялиста, закрыло конституционные клубы, организованные в качестве противовеса клубу в Клиши, и на заседании 3 сентября 1797 г. с восторгом приняло предложение генерала Вильо произвести на следующий день восстание и низвергнуть Директорию. Тогда Ожеро ввел ночью в Париж двадцать тысяч солдат, занял военными постами все улицы, а также помещения законодательных собраний и таким образом закончил недолговечную первую попытку конституционного управления во Франции. На следующее утро (18 фрюктидора V года), 4 сентября 1797 г. Директория оказалась полновластной хозяйкой Парижа и всей Франции.
Карно, ничего не знавший об интриге между Баррасом и Гошем, переписывался с Бонапартом, приводя в письмах такие доводы, как если бы его адресат был и в самом деле добросовестным, искренним патриотом. Внезапно пробудившись от наивной иллюзии и убедившись в полной ошибочности своих предположений о том, что другие члены правительства — такие же искренние слуги отчизны, как и он сам, Карно заметил уже слишком поздно приготовления к государственному перевороту и едва успел спастись бегством. Другой оппозиционный член Директории, Бартелеми, был арестован и заключен в тюрьму. Вместо Карно и Бартелеми новыми директорами стали радикалы — Мерлен и Невшато. Президент Совета старейшин, роялист Барбе-Марбуа, с одиннадцатью членами этого совета, а также генерал Пишегрю с сорока двумя членами Совета пятисот и 148 другими лицами, в основном публицистами, подверглись проскрипции. Все они, за исключением немногих, успевших бежать, были сосланы в смертоносные болота Кайенны (Французская Гвиана), где томилась уже целая колония ссыльных священников. Восстановления гильотины не последовало, но тем не менее 18 фрюктидора дало Франции революционное правительство, опиравшееся лишь на военную силу, хотя и прикрывавшееся маской конституционных порядков. Фрюктидорцы утверждали, что они строго придерживаются конституции, и выставляли себя перед Францией сторонниками законности. Факты оказываются, однако, убедительнее слов. На самом деле фрюктидорцы группировались вокруг Директории, которая дважды уже обращалась за помощью к армии, являвшейся почти ее единственной опорой. Свобода печати была отменена, и военное положение провозглашено везде, где только исполнительная власть признавала это нужным. Генерал Ожеро, ласкавший себя надеждой стать членом Директории, был назначен вместо Моро главнокомандующим армией, которой не предстояло в ближайшем будущем участвовать в военных действиях. Преждевременная смерть Гоша лишила почти тогда же Францию единственного генерала, который мог своей гениальностью поспорить с Бонапартом, и вместе с тем избавила Наполеона от опасного политического соперника.
Но вернемся к нашему герою. Ведь он тоже пострадал от переворота, а его имя, хотя и косвенно, но было связано с Пишегрю, а, следовательно, и с неудавшимся coup d'etat.
В этой связи второе подозрение в измене Моро историки относят к весне 1797 г., когда ему удалось перехватить секретные документы одного австрийского генерала. 23 апреля в Оффенбурге, накануне подписания соглашения о прекращении огня, генерал Ферино, командир одной из частей армии Моро, захватывает обоз и багаж Клинглина. Многочисленные бумаги, содержащиеся в сундуках этого английского генерала, находящегося на австрийской службе, Моро отправляет в Страсбург — к Дезе, где последний лечился от раны, полученной в недавней кампании.
Дезе провел тщательную инвентаризацию всех документов и отобрал ряд писем, которые его заинтересовали. Узнав об этом, Моро поручает Дезе расшифровать загадочные послания и с этой целью направляет ему в помощь генералов Рейнье и Андреосси.
Клинглин (по свидетельству английского полковника Гре-хэма, был генералом на французской службе до революции) отвечал за секретную корреспонденцию австрийской армии. Он обратился к своей племяннице, баронессе Рейх, урожденной Беклин, с просьбой систематизировать и классифицировать эти бумаги, так неосторожно оставленные в обозе первой линии и поэтому захваченные французами. Документы принадлежали двум адвокатам из Страсбурга, агентам принца Конде — неким Демуже и Фенуйо, на самом деле работавших на графа де Монгайара и Фош-Бореля, прусского букиниста из Невшателя. Кроме того, при расшифровке всплыли имена небезызвестных английских агентов Уикхэма и Крауфорда, ответственных за финансы роялистов. Расшифровка писем показала, что адресаты скрывались под псевдонимами. Так, баронесса Рейх называлась Диогеном; Демуже был Фуре; Фенуйо — Робер; Монгайар — Пино; Фош-Борель — Луи; Уикхэм — Блюэ; мадемуазель Зед или баптист — Пишегрю; Моро — новобрачная; Люмьер — австрийцы и так далее.
