Разумеется, положение о безграничной делимости не означало допущения практической возможности осуществить такое деление. Хотя у нас и нет прямых высказываний Анаксагора по этому вопросу, но он несомненно понимал, что достаточно малые частицы уже не поддаются дальнейшему разделению как в силу своей невидимости, так и потому, что мы не обладаем соответствующими орудиями для выполнения такой операции, отличая практическую осуществимость от принципиальной возможности.
Допущение безграничной делимости вещества делало теорию Анаксагора полярно противоположной атомистике Левкиппа — Демокрита. Хронологические расчеты показывают, что Левкипп должен был быть современником Анаксагора. Но знал ли Клазоменец что-либо о воззрениях Левкиппа? Соображения, высказанные нами в другой книге, дают основание полагать, что Анаксагор создавал свою теорию в качестве сознательной антитезы учению Левкиппа (см. 26, 160–188), но полной уверенности в этом у нас быть не может.
В заметках на полях «Лекций по истории философии» Гегеля В. И. Ленин подчеркивал в атомистике Левкиппа «оттенок („момент“) отдельности; прерыв постепенности; момент сглажения противоречий; прерыв непрерывного, — атом, единица» (3, 29, 238). В учении же Анаксагора, наоборот, на первый план выступает «момент» непрерывности, связанности, взаимопроникновение противоположностей. Ничто не существует отдельно, само по себе; во всем есть часть всего; «не отсечено топором ни теплое от холодного, ни холодное от теплого» (фр. 8). В своем отношении к категориям непрерывного и дискретного, качества и количества атомистика Левкиппа — Демокрита и теория материи Анаксагора оказываются двумя противоположными полюсами античного материализма.
Мы не выделяем положений об относительности большого и малого и о безграничной делимости в качестве самостоятельных принципов, поскольку они являются необходимыми предпосылками для принципа универсальной смеси. И наоборот, последовательное применение принципа универсальной смеси неизбежно приводит к признанию относительности большого и малого и безграничной делимости вещества. Эта взаимосвязь отчетливо сознавалась самим Анаксагором, который писал об этом, имея в виду процесс космообразования, следующее: «Так как не может быть наименьшего, то невозможно обособление и возникновение чего-либо, что существует само по себе, но как в начале, так и теперь все вместе. Но во всем заключается многое, причем отделяющихся веществ одинаковое число как в больших, так и в меньших вещах» (фр. 6).
Итак, с помощью с формулированных выше принципов — принципа сохранения материи и принципа универсальной смеси, а также связанных со вторым из этих принципов положений об относительности большого и малого и о безграничной делимости вещества Анаксагор решает проблему, поставленную Парменидом. Ему остается только объяснить, почему вещь, представляющая собой смесь бесчисленного множества качественно однородных веществ («существующих вещей»), представляется нам состоящей из какого-то одного вещества. Это происходит потому, говорит Анаксагор, что наши органы чувств воспринимают только то вещество, которое преобладает в данной вещи. Если бы все вещества находились в ней в одной и той же пропорции и были распределены равномерно, то она казалась бы качественно-неопределенной. Такова первичная смесь, в которой «ничто не было различимо» (фр. 1). В ходе космообразования такая равномерность была нарушена, и хотя каждая вещь, подобно первичной смеси, содержит в себе все качественно-определенные вещества, однако последние присутствуют в ней в различных пропорциях и почти всегда находится одна, которая количественно оказывается преобладающей. «Полностью же ничто не отделяется и не разделяется одно от другого, но чего всего более в каждой вещи, тем одним она кажется и казалась» (фр. 12).
Это положение непосредственно не вытекает ни из принципа сохранения, ни из принципа универсальной смеси, поэтому его можно рассматривать в качестве самостоятельного принципа теории Анаксагора. Мы назовем его «принципом преобладания».
Краткое изложение теории материи Анаксагора дает Аристотель в первой книге «Физики». Сопоставляя, по своему обыкновению, мнения ранних философов, из которых одни полагали в основу сущего единое тело — или одну из трех стихий, или что-нибудь иное, а другие, как Эмпедокл и Анаксагор, считали, что все вещи выделяются из смеси, Аристотель останавливается на воззрениях этих двух мыслителей: «Отличаются же они друг от друга тем, что первый признает чередование этих состояний, второй же — однократное [возникновение], и тем, что Анаксагор признает бесконечные по числу подобочастные и противоположности, а Эмпедокл — лишь так называемые стихии. По-видимому, Анаксагор считал [подобочастные] указанным образом бесконечными потому, что он признавал истинным общее мнение физиков, что из не-сущего ничто не возникает… а еще потому, что противоположности возникают друг из друга, следовательно, они содержались одна в другой. Ведь если все возникающее необходимо возникает либо из существующих [вещей], либо из несуществующих, а возникновение из несуществующих невозможно (в этом мнении сходятся все [писавшие] о природе), то они (последователи Анаксагора. — И. Р.) считали, что отсюда с необходимостью вытекает и остальное, а именно возникновение из существующих и имеющихся в наличии [частиц], но не воспринимаемых нами ввиду малости их масс. Поэтому-то они и говорят „все вмешано во всем“, ибо видели, как все возникает из всего, кажутся же [вещи] различными и называются по-разному в зависимости от того, что в смеси бесчисленных [подобочастных] преобладает по количеству; вполне же чистым и целым не бывает ни светлого, ни темного, ни сладкого, ни мяса, ни кости, но, чего имеется больше, такой и кажется природа предмета» (Физ. А 4, 187а 20–187Ь 10).
Надо признать, что Аристотель дает здесь очень точное изложение теории Анаксагора. Три важнейших принципа этой теории — принцип сохранения материи, принцип универсальной смеси и принцип преобладания — представлены здесь в формулировках, по смыслу своему совпадающих с формулировками самого Анаксагора. Правда, в приведенной цитате ничего не говорится об относительности большого и малого и о безграничной делимости. Причина этого кажущегося упущения становится ясной, когда мы переходим ко второй части аристотелевского изложения, где учение Анаксагора подвергается резкой критике. Аристотель сразу же ставит под сомнение положение об относительности большого и малого. Если часть предмета, говорит он, может иметь любую степень величины и малости, то и сам предмет также будет иметь любую степень величины и малости. Но это невозможно. Следовательно, «если невозможно животному или растению быть каким угодно по величине и малости, то ясно, что это невозможно и для какой-нибудь части, иначе это относилось бы и к целому. Мясо, кость и другие подобные им [вещества] суть части животного, а плоды — части растений; стало быть, очевидно, что невозможно мясу, кости или чему-либо другому [в этом роде] иметь любую величину — как в большем, так и в меньшем направлении» (там же, 187Ь 10–20).
