- Я сейчас в медсанбате, - продолжал ефрейтор, - в команде выздоравливающих. Хотели меня эвакуировать дальше, да я упросил оставить. Наша дивизия для меня - дом родной.
Мы сняли Разливая с привязи. Он подошёл к своему хозяину и ткнулся мордой в колени. Собака даже не виляла хвостом.
- Суровый ваш Разливай... - заметил я.
- Такой уж у него характер, - пояснил Ткачук, - неразговорчивый. Но хозяина не подведёт. Я его взять хочу. Можно?
- Пожалуй, можно, но зачем он вам теперь один-то?..
- Я ему напарников присмотрел в деревне. Буду готовить новую упряжку, а Разливай вожаком будет. Он у меня опытный: школу окончил и пороху понюхал...
Прощаясь со мной, Ткачук озабоченно сказал:
- Меня весна беспокоит... Снег скоро сойдёт, а тележки-то у меня нет. На волокуше по земле тяжело.
Солнце уже пригревало по-весеннему. Снег посинел и осел. Зачернели высотки. В оврагах под снегом накапливалась вода.
- Приходите к нам в лазарет, - пригласил я, - у нас кузница есть, и кузнец хороший. Может, что-нибудь смастерим...
- Ладно. Отпрошусь у командира санбата. Приду.
Наш лазарет располагался в совхозе, в двух километрах от медсанбата. Рабочие были эвакуированы куда-то на восток, и в совхозе мы были полными хозяевами. В конюшнях и коровниках стояли раненые лошади, а в кузнице мы ковали лошадей и чинили повозки. Был у нас замечательный кузнец, Григорий Дёмин, мастер на все руки: он и лошадь подкуёт, и повозку починит, и часы исправит. Встречаются в народе такие таланты.
Через несколько дней Ткачук пришёл в лазарет, и я его свёл с Дёминым.
- Надо бы тележку сделать, - сказал Ткачук, - хорошо бы на шариках. Полегче возить собачкам.
- Не знаю как, - ответил Дёмин, - на шарикоподшипниках я ещё не делал. Подумаем.
Дёмин не любил много говорить и не давал обещаний, но делал всё добротно. Недалеко от нас, в деревне, стояла автомобильная рота. В этот же день, как пришёл Ткачук, Дёмин съездил в автороту и привёз шариковые подшипники.
- Шофёры дали от разбитых машин. Попробуем приспособить к тележке...
Они приступили к работе. Стоял тёплый, солнечный апрель. Снег сошёл, и земля была мокрая, липкая, ещё холодная, а днём под солнышком от неё шёл парок. Кое-где уже пробивалась иголочками изумрудно-зелёная травка. Израненная окопами и воронками земля терпеливо ожидала своего хозяина-труженика.
Дёмин и Ткачук делали тележку во дворе, около кузницы. Ткачук прикрыл глаза рукой от яркого солнца и вздохнул:
- Эх, какая благодать!.. Теперь бы на земле поработать, а вот приходится на войну все силы отдавать...
Рукава у него были засучены по локоть, и могучие руки, смуглые и волосатые, как будто были высечены из дуба. Дёмин, светловолосый и голубоглазый, около кряжистого Ткачука казался тонким, хрупким подростком. Но несмотря на большую разницу в годах, Ткачук слушался Дёмина и охотно помогал ему в работе. Иногда они пели вполголоса "Славное море, священный Байкал", и голос Ткачука гудел густо, а тенорок Дёмина словно вился вокруг баса длинной, тонкой ленточкой. Мне нравилось, как они пели, и я попросил их спеть погромче, в полный голос. На мою просьбу Ткачук ответил:
- Нельзя мне. Демаскировать буду. Враги услышат...
Ткачук шутил - мы были в пятнадцати километрах от передовой, но в его шутке была доля правды. Голос у него был необычайной силы.
За несколько дней они смастерили тележку. Это была колёсно-носилочная "установка" на шарикоподшипниках. На деревянную раму поставили и укрепили санитарные носилки. Они быстро и легко снимались с рамы, и на них можно было нести раненого. Тележка катилась легко. Ткачук был очень доволен и, прощаясь со мной, поблагодарил за помощь:
- Золотые руки у Дёмина. Хоть бы жив остался. Такой человек в хозяйстве - клад. - Помолчал и добавил: - У меня есть сын вроде Дёмина, Сергей. Где-то под Ленинградом. Давно что-то писем не шлёт...
Ткачук нахмурился и поник головой.
Санитар Ткачук увёз свою тележку в медсанбат, и вскоре я увидел его за работой.
В тележку были впряжены две пары разномастных собак: впереди, справа, серый Разливай, рядом с ним рыжий Барсик, а в коренной паре - чёрный лохматый Жучок и белый Бобик. Все три новые собаки - простые дворняги, малорослые, но с растянутым мускулистым телом, как и подобает быть ездовой собаке. Видно было, что Ткачук подбирал их с умом. Рядом с ними крупный Разливай казался львом. Собаки держали хвосты по-разному: Разливай поленом, Жучок и Бобик - серпом, а Барсик - бубликом.
От тележки протянуто вперёд канатное дышло - потяг, на котором попарно пристёгнуты собаки. На груди у них плотно прилажены алыки шлейки.
Когда Ткачук запрягал собак, Барсик зарычал, и шерсть у него на холке вздыбилась щетиной. Позади него Жучок тоже зарычал и прижал уши. Казалось, вот-вот сцепятся.
Ткачук крикнул:
- Эй ты, Барсик! Нельзя!
И ударил злобного зачинщика вдоль спины бичом. Барсик взвизгнул и притих. По команде "вперёд" Разливай натянул потяг и шагнул. За ним пошли и остальные собаки. Оглянувшись назад, Барсик опять зарычал на Жучка и замедлил шаг. Наверно, ему казалось, что Жучок, идя сзади, может на него напасть. Жучок лаял, и это раздражало Барсика.
Ткачук крикнул:
- Разливай! Фас! Жучок, тихо!
Разливай, не замедляя хода, схватил зубами Барсика за шею и тряхнул его. Барсик заскулил, как будто прося пощады, и, поджав хвост, пошёл дальше послушно.
Ткачук шёл рядом с упряжкой и управлял голосом и жестами. Его команду понимал только Разливай, а другие собаки, глядя на вожака, делали всё так, как делал он. Иногда санитар покрикивал: "Бобик! Бобик!"
- Этот пёс у меня большой лодырь и хитрец, - сказал Ткачук, обращаясь ко мне, - от хода упряжки не отстаёт и алык не натягивает. А крикнешь тянет.
Впереди, недалеко от упряжки, шёл солдат с автоматом. Вот он остановился и дал короткую очередь: тра-та-та-та... Дворняжки испугались, взвизгнули и шарахнулись в разные стороны. Ткачук крикнул: "Стой!" Разливай остановился и затормозил всю упряжку. Барсик и Бобик, глядя на вожака, тоже остановились и прижались к Разливаю. А Жучок залез в тележку и, уткнув морду в дно, закрыл глаза. Теперь он в безопасности! Ткачук подошёл к упряжке и тихо сказал: "Спокойно, спокойно". Поглаживая собак по спине, он дал им по кусочку мяса. А на Жучка крикнул:
- Эй ты, "герой"! Вылезай!
Жучок нехотя вылез и потянулся к руке вожатого за мясом. Ткачук отвёл руку назад за спину:
- Не заслужил, пустобрёх и трус. На место!
Все собаки встали на свои места.
Невдалеке стояли товарищи Ткачука из команды выздоравливающих и посмеивались:
- И чего ты, Ткачук, с этими шавками возишься? Грызутся, как собаки, и трусят, как зайцы.
