Ветерок косился на жену, сидевшую в первом ряду кресел и ведал Славке о неудавшемся побеге.
— …сзади в тачке магнитофонные колонки встроены, вот первая пуля в одну из них и влетела, а от нее срикошетила мне в ногу. Вторая точно в правую бочину угодила, думал, сорвусь, но видно не судьба, — отвел он взгляд от Насти, — говорят бог троицу любит, третья пуля и перевернула меня.
Помолчали.
— Болит?
— Не очень.
Снова помолчали.
— На свиданку давно ходил?
— Не дают после побега.
— Сына, значит, давно не видел?
— Давно, Слава, давно — и на Леху накатило.
Ровно в четыре Азаров объявил перерыв.
— До завтрам, до десяти часов утра, — именно так, «до завтрам», с буквой «м» на конце слова он и сказал.
«До завтрам, так до завтрам», — Святой сразу закурил, вертанул головой вправо и встретил обмороженные шары Гурана. Взгляда тот не отвел. Эдька усмехнулся и Гуран это заметил.
— Чо балдеешь, забыл, как в Узбека шмалял?
— Кто?
— Ты, кто же еще.
— Послушай, кобыла — в пустую пачку из-под «Опала» стряхнул сигаретный пепел Олег, — ты все в этой жизни перепутала…
— Не перепутала — газанул Гуран — четыре раза ты в Нурали стрельнул и два раза брат твой…
Теперь Эдька перебил Гурана.
— Мы ведь Узбека втроем завалили. Ты, я и Олега, правильно?
Гуран не ответил.
— Вот мы с Олегом и скажем, что это ты шмальнул Узбека.
— Кто это?
— Очень просто, мы свидетели, ты убийца. Мотивы совершить это преступление у тебя были. Нас двое, ты один, суд нам поверит.
Гуран зассал и только после того, как с третьей клетки конвой увел подсудимых, зашептал Эдику: «Не обижайся, что я так базарил, это Ловец меня научил, все еще надеется, что вы показания смените».
За одинарными и, наверное, поэтому вечно не замерзающими окнами зала вечерело, в сумерках едва угадывалось здание большого корпуса тюрьмы. Неожиданно завыла сирена, и вспыхнули на вышках прожектора.
— Одевайтесь, машина пришла, — и конвойные обступили клетку, — руки давайте.
Сковали попарно на одну цепь, так гуртом и увели до «воронка». Холодно было на улице, а в напрочь промерзших металлических отсеках машины тем более. Воняло отработанными газами. Верещали мигалками легковушки сопровождения. Гаишники, омоновцы, какой-то СОБР, еще и конвой с автоматами.
— Вы что за нас так трясетесь, — поинтересовался Агей у сержанта-очкарика — думаете, мы ноги делать будем?
— Куда вы убежите, родимые, пуля дура, догонит.
— А что тогда?
— С вашей банды ведь Секретарь с Черным в бегах.
— Ну и что.
— Вдруг отбить вас надумают.
— Да брось ты — встрял Святой.
— Ну, тогда из гранатомета по «воронку» могут влупить.
— Вот это, пожалуй, не исключено.
***
Ушатов жил в соцгороде — так обзывали его микрорайон. Капитализм давал о себе знать, и в крупнопанельном пятиэтажном доме регулярно отрубали то свет, то воду, то все вместе. «Самсунг», в который Григорьич впорол две зарплаты не показывал, телемастер сказал, что далеко до центра.
«Да и черт с ним, — брился в ванной комнате Ушатов, — все равно электроэнергию по вечерам не дают». В кухоньке зашипел большой кофейник и едва успел трекнуть телефон, как с него сдернули трубку.
— Доброе утро, да это я, сейчас. Вася, иди Грознов звонит.
«Ага, Ленуся встала, — заплескал на не выбритые скулы холодной водой Григорич. — Что он в такую рань?» — Ушатов дыбанул на часы, шесть тридцать было на его «Ориенте». Шустро вытер длинным махровым полотенцем лицо, руки и, повесив его на голую шею, взял трубку.
— Серега, привет!
— Здорово, Васька.
— Ты что не спишь?
— Привычка.
Даже на расстоянии Ушатов почувствовал, как улыбается Грознов.
— Васька!
— Васька слушает.
Грознов походу опять улыбался, слышать голос Ушатова ему было приятно.
— Олега с Эдькой давно видел?
— Нет, сегодня снова к ним наведаюсь. Сначала на суд, у них обвинительное заключение читать закончили, а затем на четверку.
— Долго читали?
— Три недели.
— Сегодня значит, показания давать будут?
— Думаю, что да.
— С Олега, наверное, начнут.
— С него.
— Ну ладно, увидишь его, привет передавай и ребятам его.
— Договорились.
— Слушай, Васька, позавчера на железнодорожном вокзале поговаривают — кого-то в наглую средь бела дня убили, правда?
— Есть такое дело. Аслана. Помнишь такого?
— Не тот, что из Калининой бригады?
— Он самый и между прочим уже шестой труп в Калининой банде. Кто-то их выкашивает.
— Вася, чай или кофе?
— Чай, Леночка.
— С молоком?
— С молоком — кивнул ей муж.
— С кем ты там?
— С супругой.
— Не болеет?
— Слава богу, пока нет, Надюшка вот температурит.
Пять минут спустя добрившись и домывшись Ушатов, чаевал, нагоняя себе аппетит натюрмортом над столом.
— Где хоть взял-то это чудо искусства?
— Не нравится что ли? Вьялов подарил.
— А он где взял?
— Нарисовал.
— Сам?
— А кто же еще.
— Часы тоже, поди, кто-нибудь подарил?
Григорич посмотрел на бело-золотистый нарядный циферблат «Ориента»: «Шесть сорок пять», — отметил про себя.
— Почему думаешь, что это подарок?
— Спишь в них и моешься, — пошутила жена, — а где, кстати, теперь Грознов трудится?
— В артели старательской. «Ключи» — название такое слышала?
— Это вот на бутылках с пивом, что он тебе привозит, «Ключи» написано.
— Точно.
— А кем он там?
— Начальник службы безопасности.
— Прилично, наверное, заколачивает.
— Не завидуй, тянет его в КГБ, назад тянет, понимаешь. Не нужны Сереге деньги, ни легкие, ни тяжелые. Работа нужна по душе, вот и все.
Во входную дверь не позвонили, а осторожно, чтобы не разбудить детей, постучали.
— Открой, Леночка, Нагибин, поди.
ГБэшники одевают форму только тогда, когда дежурят по управлению, все остальное время она пылится у них по шкафам. На прошлой неделе Нагибин получил майора, а сегодня как раз дежурил по Управе и с удовольствием нацепил новенькие погоны с двумя васильковыми просветами. Жена Ушатова Нагибина еще не знала, того совсем недавно перевели с другого отдела заместителем к ее мужу, и поэтому с ней Андрей поздоровался официально.
— Здравствуйте, Елена Юрьевна.
— Здравствуйте, проходите.
— Спасибо, некогда — отказался он — передайте, пожалуйста, Василию Григорьевичу, что я его жду в машине.
— Хорошо.
Поскрипывая надраенными до зеркального блеска хромачами, Нагибин ушел.
