Задача была выполнена группой капитана Ефремова превосходно. Все самолеты возвратились в Когул невредимыми. И это несколько рассеяло тревоги генерала Жаворонкова, поселило уверенность, что изношенные моторы, получив дополнительный запас прочности из умелых рук техников и инженеров, сдюжат бомбовую нагрузку до восьмисот килограммов.
Но на второй день случилось тяжкое летное происшествие с экипажем полковника Преображенского. И опять тревога сжала сердце в ледяной комок... Поступил приказ звеном бомбардировщиков уничтожить командный пункт 18-й немецкой армии в Пярну. Преображенский решил вести звено сам. Но даже он не мог предвидеть, что жара, достигавшая в тот день почти тридцати градусов, сыграет злую шутку с изношенными моторами его самолета, под которым подвешены три бомбы по двести пятьдесят килограммов. Самолет с перегретыми моторами еле-еле оторвался от взлетной полосы, с трудом перелетел через зеленую стену леса, и вдруг один из них совсем сдал. Вместо набора высоты самолет стал снижаться на болотистый луг с валунами и пнями... Преображенский успел выпустить шасси, приземлить самолет, но остановить его не смог - отказали рули и тормоза. Самолет несло по инерции сквозь пни и валуны, которые были опаснее мин: наткнется любой из бомб на препятствие и взрыв машины и гибель экипажа неминуемы. Бомбардировщик протаранил дощатый забор перед хуторскими постройками и, зацепившись опустившимся хвостом за валун, остановился, положив левое крыло на камышовую крышу сарая и взлохматив ее...
Это была трагическая ситуация, но было и чудом - самолет не взорвался на бомбах!.. С каким волнением мчался Жаворонков на эмке к хутору! С ним в машине сидели с окаменевшими лицами начальник штаба авиагруппы капитан Комаров и старший инженер авиагруппы военинженер 2 ранга Баранов. Облегченно вздохнули только тогда, когда увидели экипаж невредимым, хотя машина была изрядно покорежена.
И вот все готово к полету на Берлин, не было только погоды. В небе густо пластались, обгоняя друг друга, лохматые тучи. Сильный порывистый ветер гнул к земле кустарники за границами аэродрома. Временами шел дождь. Начальник метеослужбы штаба ВВС флота капитан Каспин даже обещал грозу. А немцы почти каждую ночь бомбили Москву, и адмирал Кузнецов, которого Сталин при встречах с ним спрашивал о том, скоро ли будет ответный удар по Берлину, торопил Жаворонкова.
Идти в дальний полет при плохой погоде, да еще при туманах, было рискованно. Не просматривались с воздуха даже такие ориентиры, как острова Готланд и Борнхольм. В слепом же полете легко сбиться с курса, особенно при возвращении на свой аэродром. В эти дни Преображенский непрерывно тренировал экипажи группы в нахождении подходов к аэродрому в ночных условиях. С этой целью посылал их бомбить морские порты Данциг, Свинемюнде, Пиллау, Мемель, Либаву. Плохая погода помешала только одному экипажу лейтенанта Леонова вернуться в Когул, на свой аэродром. Он не нашел его, пытался сесть на закрытый туманом аэродром Котлы, но неудачно: самолет потерпел катастрофу, экипаж погиб.
14
Наконец капитан Каспин доложил, что погода ожидается 8 августа. И хотя прогнозы метеослужбы не всегда сбывались, генерал-лейтенант Жаворонков принял решение идти на Берлин вечером 7 августа 1941 года - это первый ответный удар за бомбардировки немцами Москвы.
Сложные чувства сопутствуют военачальнику, отдающему приказ почти на смертное дело, особенно, когда люди, получающие приказ, не только знакомы тебе в лицо, а близки по душевному складу, образу жизни, по устремлениям... В первый полет на Берлин отправились три звена - двенадцать дальних бомбардировщиков с до краев залитым в баки топливом, с восемью подвешенными на каждом самолете стокилограммовыми бомбами - фугасными и зажигательными, и с кипами листовок на борту, адресованных жителям Берлина. Если б только не мучила мысль, что на всех самолетах двигатели уже перерасходовали свой установленный лимит работы. Все ли возможное сделали инженеры и техники, чтоб продлить их жизнь?
Первое звено повел полковник Преображенский. В составе звена - экипажи летчиков капитана Михаила Плоткина, старшего лейтенанта Петра Трычкова и лейтенанта Николая Дашковского. Второе звено возглавлял командир 2-й эскадрильи капитан Василий Гречишников; с ним шли экипажи капитана Георгия Беляева, старших лейтенантов Афанасия Фокина и Финягина. Третье звено, во главе с командиром 1-й эскадрильи капитаном Андреем Ефремовым, состояло из экипажей капитана Евдокима Есина, старшего лейтенанта Русакова, лейтенанта Алексея Кравченко. Некоторых летчиков генерал Жаворонков по именам не помнил.
Каждому экипажу был указан конкретный военный объект в Берлине, на который надо сбросить бомбы. Генерал Жаворонков хорошо знал, как, впрочем, знали и все экипажи, с чем им придется столкнуться. Летние ночи на Балтике - с воробьиный нос. Слетать на Берлин и вернуться обратно - темноты не хватит; вечерний свет от утреннего отделяли всего лишь несколько часов.. Значит, была опасность, что с прибрежных аэродромов Латвии и Литвы поднимутся немецкие истребители и пойдут наперехват нашим бомбардировщикам - по пути их на Берлин или при возвращении на Эзель. Наши "Чайки" не могли оказать "мессершмиттам" должного сопротивления, поскольку сильно уступали последним в скорости. Берлин тоже не простой орешек; он прикрывался 100-километровым огненным кольцом из тысяч зенитных орудий. Над городом подняты в небо аэростаты воздушного заграждения. Двумя поясами охватывали германскую столицу сотни прожекторов, а на 60 аэродромах вокруг дежурили в первой боевой готовности сотни ночных истребителей-перехватчиков, оснащенных мощными фарами.
И будто воочию увидел, как флагманский штурман полка капитан Петр Ильич Хохлов следил за проложенным им маршрутом, цепко глядя на компасы, на часы, на карту, сверяясь, по возможности, с земными ориентирами. Самолеты летели над Балтийским морем к Штеттину, а потом развернулись на юг и пошли на Берлин. Почти 1800 километров туда и обратно, из них 1400 километров лететь над морем.
То была, как и последующие, бессонная тягучая ночь; взгляд то и дело устремлялся на часовые стрелки. Мысленно Жаворонков видел полыхающее огнями ночное берлинское небо, видел бомбежку логова фашистского фюрера... Вдруг на командный пункт прибежал радостно-взволнованный полковой радист, протянул Жаворонкову расшифрованную радиотелеграмму от Преображенского.
"Мое место - Берлин. Работу выполнил. Возвращаюсь", - прочитал на бланке и ощутил, как волна радости захлестнула сердце. Молодец, Преображенский!.. Ну а как же остальные экипажи?..
