Я решил написать ей письмо, но из этого ничего не вышло. Я написал только первые два слова, а потом не знал о чем писать дальше. И как-то само собой, не замечая этого, я начал писать что-то похожее на карикатуру стихотворения. В смысле литературы оно не представляет никакого интереса, но интересно то, что я первый раз, можно сказать, нечаянно высказал свои мысли в «стихотворной» форме. Вот то, что у меня вышло:
Совсем случайно
Мы встретились с тобою:
Был тихий вечер, я подсел к тебе,
И это тихой вечернею порою
Я полюбил тебя.
Все было как во сне…
Я помню вечер временной разлуки.
Шептали оба нежные слова;
Потом пожали мы друг другу руки,
И я ушел, пока не навсегда.
* * *
Может быть, за это время ничего не происходило, о чем можно было упомянуть в моих записках? Нет, было много такого, о чем я в другое время непременно вписал в свою «летопись», но главное все же составляла тогда (да и теперь) моя любовь к Л. Иногда мне приходилось много из-за этого переживать. Даже ночью, стоя на баке впередсмотрящим, я думал о ней. Она не выходила у меня из головы. Однако из этого не стоит делать вывода, что я потерял голову. Ничуть нет. Наоборот, я решил самостоятельно продолжить свою учебу. Оставаться в дальнейшем матросом для меня было бы очень обидно. Разве для этого я 8 лет учился в школе и потратил два года в техникуме? Но пока такое время, что с этим считаться не приходится. После войны это все уладится. При благоприятном случае это может уладиться и до конца войны.
В последнее время я потерял почти всех своих знакомых девушек. Они меня абсолютно перестали интересовать. Даже к старым знакомым я перестал заходить. Если бы я перестал встречаться с Л. или долго бы ее не видел, я был бы совершенно одиноким. Завязывать новые знакомства мне абсолютно не хочется.
Так развивались их отношения вплоть до того момента, когда его судно отправили в Керчь.
«Подальше от этой Керчи…»
Из дневника 1942 года
Мы стоим на рейде. Уже двадцатые сутки, как мы вышли из Новороссийска, и, признаться, до того надоело стоять тут, что пешком бы пошел, кажется, в… куда-нибудь подальше от этой Керчи. Дней четыре-пять фриц не летал над нами, и мы за это время немного отдохнули. Погода преимущественно стояла хорошая, солнечная. Мы начали красить свой теплоход. Изредка солнечная погода сменялась туманами, которые шли из Азовского моря, и тогда все были уверены, что фриц не прилетит. За это время мы в Керчи достали байдарку и покрасили ее. Скоро сделаем весло и будем кататься на ней, если будут соответствующие условия. Но все это ерунда, это проза – поэзия еще впереди.
Увы, и в этом он был прав: «поэзия» грядущей бомбежки была впереди с ее дьявольским запрограммированным ритмом падающих снарядов и обилием рвущихся из глоток зениток проклятий.
* * *
И грустно, и скучно… Неужели я больше не увижу мою любименькую Л.?
* * *
Да, ужасно хотел бы ее увидеть. Интересно, о чем она сейчас думает. Думает ли… она обо мне… или, быть может, уже встречается с другим… Мне кажется, что пока этого быть не может. Хочет ли она видеть меня так, как я хочу видеть ее? Черт возьми! Я действительно влюблен в нее по уши, если не до макушки.
Опять, уже хоть и десять часов вечера, фриц навестил Керчь. Одного поймали прожектора, но сбить его не смогли, и он себе преспокойно улетел спать, наверное, до завтрашнего утра. Весело. Ну пока все. Лягаю опочивать до ранку. Надобранiчь, моя люба!
ГДЕ ТЫ, Л.?
Так шли дни за днями, приравненные по напряжению к годам мирного времени. Наконец показался Новороссийск.
Из дневника 1942 года
Город Новороссийск встретил нас не по-праздничному. 1 Мая провели в Анапе. Впервые за 22 дня мы вступили на твердую почву спокойно. Час спустя после прихода теплохода, на судне не было половины команды, после двенадцати, кроме вахтенных и нескольких человек администрации, на судне не было ни одного человека. Баланс дня: четверых забрали в милицию, пятеро еле дошли до трапа, а остальные, за небольшим исключением, изрядно подпили. Веселый день 1 Мая!
* * *
В Новороссийск еженощно прилетают фрицы. Много разрушенных зданий, но это преимущественно небольшие домики. В Новороссийске Л. не увидел. Она пока находится в Батуми. Придется ли еще ее увидеть? Хотелось бы увидеть ее, и чтобы она уехала в Баку, домой. Тут плавать опасно. Ежедневно неприятные новости: «Восток», «Пушкин» и другие – покойники. Хотя и хотелось бы быть вместе, но лучше одному рисковать, чем вдвоем. Может, после войны (если жив останусь, в чем сомневаюсь) мне удастся снова ее увидеть и принять остаточное решение. В управлении записался на курсы штурманов малого плавания, которые будут в Ростове. В списки уже занесли, но зачислят ли? Выгорит ли номер? Получил дубликат комсомольского билета. Ну, пока спешу кончать. Сейчас писал и спешил, поэтому грязно и безграмотно написано. Куда спешил и не знаю.
Еще прошла неделька. Как много новостей произошло за это время! Нет, я вру – прошло уже около двух недель с момента последней записи. Писать ли обо всем? И хочется, и колется. Это заняло бы много времени, и к тому же, некоторое мне не хочется, вернее, боюсь даже доверять моей молчаливой тетради. Первое – это наша встреча с Л. Как я ждал ее, и как все это просто вышло! Потом они (я подразумеваю ее пароход) стояли рядом с нами, и она иногда заходила ко мне. Все практикантки уже уехали в Баку, она осталась одна. Быть может, она поедет в Ростов, куда ее хотят направить. Дальше видно будет. Тут часто попадаются знакомые. Некоторые мои бывшие соученики уже тоже многое пережили. Один из них, H. Ш., награжден орденом Красного Знамени, другой – Г. З. оторвало руку, трое занимаются в Батуми, двое сидят, некоторые плавают, некоторые в армии.
Наш теплоход переходит, вероятно, в военное ведомство. В общем, в ближайшем будущем должны быть большие перемены, может быть, даже решающие в дальнейшей жизни. Что именно – не знаю.
«Не знаю»… Расползаются буквы по странице, растекаются капли по стеклу. Все труднее разбирать его почерк… Наступление неопределенности.
А потом что-то произошло. Но что? В дневнике он пишет:
Итак, я продолжаю. Пишу 25 мая. Это первая дата во всей моей летописи. Сижу на старом месте и пишу откуда же и в прошлый раз. Я не знаю уже, то есть не помню, когда у меня было хорошее настроение. Это было, кажется, во время последнего свидания с Л., да и отчего могло быть хорошее настроение? Вспоминаю: хорошего мало; настоящее – ничего хорошего; будущее – в ближайшем ничего хорошего. Немного поддерживали настроение письма от матери и встречи с Л., но сегодня это отсутствует. Сегодня получил от мамы письмо, которое меня очень взволновало, – первая новость, и потом узнал что Л. вчера только выехала в Ростов. Я не знаю, чем можно объяснить, что она не пришла ко мне попрощаться. Этим может кончиться наша история. Я ее очень любил, и она меня любила не меньше. Каждый вечер первое время мы с ней встречались. Чаще всего она заходила ко мне, и мы оставались в каюте вместе. Как хорошо было тогда! Потом она оставалась у меня ночевать, и мы спали вместе. У нас не было друг от друга секретов. Все шло так хорошо и вдруг сломалось. Вчера уехала в Ростов. Быть может, это и есть конец.
