Многие откликнулись и стали один за другим поднимать острые вопросы: о подлинной демократии, о правомерности перехода к социализму в отсталом Китае, о личной ответственности Мао за «большой скачок» и «культурную революцию», о ликвидации культа личности и т. п. Некоторые даже объявляли Мао преступником пострашнее Цзян Цин, предлагая говорить не о «группе четырех», а о «группе пяти». Под натиском либералов один из известных консерваторов У Лэнси, до «культурной революции», как помним, директор Синьхуа и главный редактор «Жэньминь жибао», вынужден был даже дважды выступить с самокритикой, поскольку в свое время осудил статью «Практика — единственный критерий истины»237. Другие же консерваторы затаились. И когда 8 февраля Дэн вернулся из Штатов и Японии, Ху Цяому пожаловался ему на «самоуправство» либералов. Ху Цяому был в общем-то умеренным консерватором и сам активно выступал против «двух абсолютов», но излишняя либерализация претила ему. Внимательно выслушав его, Дэн вдруг выразил неодобрение действиям Ху Яобана. Он даже сравнил демократическое движение, разворачивавшееся внутри и вне партии, с «правооппортунистической угрозой» 1957 года, причем назвал его «более опасным»238. Он попросил Ху Цяому подготовить ему текст речи, чтобы выступить на конференции.
После этого Дэн занялся войной с Вьетнамом и только в конце ее вернулся к вопросу о либерализме. 16 марта, когда китайские войска уже ушли с территории Вьетнама, он, докладывая об итогах войны на специальном совещании в ЦК, неожиданно разразился тирадой в адрес тех, кто поверил в свободу слова. «Мы развиваем демократию, — заявил он. — …Но у нас… возникли новые проблемы… В своих статьях мы обязаны защищать великое знамя Председателя Мао, никоим образом нельзя так или иначе чернить его… Сейчас главное — стабильность… А вопрос о том, как оценивать „культурную революцию“, можно временно отложить»239.
Ознакомившись со стенограммами конференции, Дэн утвердился в мысли, что пора закручивать гайки. 27 марта, пригласив к себе Ху Яобана и Ху Цяому, он объявил голосом, не допускающим возражений: «Сейчас надо сказать, что необходимо твердо придерживаться четырех кардинальных принципов: отстаивать социалистический путь, диктатуру пролетариата, руководство со стороны партии, а также марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна»240.
Именно об этом Дэн и заявил в речи 30 марта, через два дня после начала второго этапа конференции (28 марта — 3 апреля)241. Большинство ветеранов, в том числе Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь, горячо поддержали его. Только маршалу Е речь не понравилась242. Но он уже сходил с политической арены.
Что же касается либералов, то они, конечно, были разочарованы, тем более что Дэн подверг их уничтожающей критике: «Крайне незначительное число людей в обществе сеет сейчас сомнения насчет четырех кардинальных принципов или выступает против них, а некоторые члены партии не только не признают опасность этого идейного течения, но и в какой-то мере оказывают ему прямую или косвенную поддержку… Они… уже сильно навредили нашему делу. Поэтому мы должны… приложить огромные усилия для решительной борьбы с [этим] идейным течением». Он также объяснил, какая демократия нужна китайскому обществу: «Только социалистическая демократия, иначе демократия народная. Ему не нужна индивидуалистическая буржуазная демократия. Народная же демократия неотделима от диктатуры над врагами и от централизма, основанного на демократии»243.
Короткий период китайской гласности подходил к концу. Неотделимая от диктатуры «народная демократия» не подразумевала ее.
В конце конференции Ху Яобан вынужден был согласиться с Дэном. «Важная речь товарища Сяопина от имени Центрального комитета способствовала довольно успешному завершению работы всей конференции», — сказал он. Но при этом позволил себе заметить: «Сейчас кое-кто скажет, что мы вновь нанесли удар по правым. Если так скажут обычные люди, это еще можно понять, но если кадровые работники — их слова будут звучать наивно. За последние два с половиной года мы извлекли столько уроков из истории и реабилитировали так много людей, ошибочно зачисленных в правые, что как же мы вновь, не разобравшись, начнем борьбу с правыми? На повестке дня сейчас не стоит вопроса о „лечении болезни“ и борьбы с правыми»244. Иными словами, Ху Яобан попытался смягчить впечатление, произведенное на партию и страну выступлением Дэна. Но это ему не удалось.
Политическая обстановка начала меняться уже после доклада Дэна 16 марта об итогах вьетнамской войны, в котором тот впервые призвал свернуть демократию. 29 марта, за день до выступления Дэна на конференции, пекинские власти издали распоряжение, запрещавшее «распространение плакататов, дацзыбао, книг, журналов, фотографий и других материалов, содержащих нападки на социализм, диктатуру пролетариата, руководство компартии, марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна», то есть на четыре кардинальных принципа245. Ни городским властям, ни Дэну не нравилось также то, что с началом вьетнамской войны на «Стене демократии» появлялись антивоенные листовки, выражавшие сочувствие вьетнамцам и осуждавшие «реакционную клику» руководителей Компартии Китая246. Через несколько часов после оглашения распоряжения полицейские арестовали знакомого нам Вэй Цзиншэна. Поводом послужило его последнее дацзыбао, озаглавленное «Хотим ли мы демократии или новой диктатуры?». Оно было направлено против Дэн Сяопина. В нем электрик-либерал, ставший за последние четыре месяца одним из лидеров демократического движения, гневно раскритиковал дэновский доклад об итогах вьетнамской войны. Вэй назвал Дэна «диктатором-фашистом», сравнив его с Мао Цзэдуном и «группой четырех»247. По некоторым данным, Дэн лично отдал приказ об аресте обидчика248.
В октябре 1979 года Вэя приговорили к пятнадцати годам заключения. Ни членам его семьи, ни адвокату не позволили присутствовать в зале суда249. В защиту Вэя выступили многие борцы за права человека, в том числе Андрей Сахаров, лауреат Нобелевской премии мира. Советский диссидент послал тогда телеграмму Хуа Гофэну: «Я прошу Вас использовать свое влияние для того, чтобы пересмотреть приговор Вэй Цзиншэну»250. Это было, конечно, благородно, но, как мы теперь понимаем, наивно во всех отношениях: даже если бы Хуа и хотел вызволить Вэя, он не в силах был противостоять Дэну[96].
Всего взяли под стражу не менее ста человек251. Дэн прямо обвинил диссидентов в подготовке террористических актов, связях с иностранными политическими силами и гоминьдановской разведкой252. «Стену демократии» очистили от дацзыбао, запретив вывешивать на ней вообще что-либо. Для выражения мнений, если они у кого-то остались, отвели место вдали от центра, в одном из парков на северо-западе Пекина, однако оно не стало популярным и скоро тоже оказалось закрыто.
