Министры разошлись, а Дмитрий Алексеевич Милютин не успокоился на том, что сообщил ему князь Горчаков. К нему в министерство также поступал целый ворох документов, которые он хотя бы бегло должен был просматривать. И в этих документах почти вся информация была сосредоточена на отношениях Пруссии и Австрии.
Вильгельм Первый опасался этой войны «между братьями», со всех сторон предупреждали его, что Бисмарк безумен, он живет только мыслями о единстве Германии под руководством Пруссии, а условия еще не созрели. Но волнения в Гольштейне обеспокоили императора, тем более что генерал Мольтке, отличившийся в Датской войне, высказывал мысли, близкие Бисмарку. А по характеру и темпераменту Мольтке решительно отличался от Бисмарка. Военный министр Роон, генерал Мольтке и Бисмарк в один голос заявляли, что надо начинать войну против Австрии именно тогда, когда она еще совершенно не готова к войне, у нее серьезный финансовый кризис и вообще царит некий хаос в управлении империей.
28 февраля 1866 года на заседании Государственного совета в присутствии всех министров, кронпринца, посла Франции, начальника Генерального штаба развернулись бурные прения по поводу войны с Австрией: генералы высказались за войну, а генерал Мольтке – за быстрое начало войны, за союз с Италией, чтобы раздробить силы Австрии, Бисмарк начал свое выступление с истории Германского союза, что именно Пруссия должна возглавить всю Германию в единую и неделимую империю, а этим возвышенным и законным амбициям Пруссии постоянно противоречит Австрия, а тут еще и эти герцогства… Кронпринц выступил против войны с Австрией. И король Вильгельм Первый так и не принял окончательного решения, отказав принимать полную свободу действий, как совсем недавно пообещал Бисмарк австрийскому Менсдорфу.
Вскоре до Пруссии дошло известие, что Австрия «вооружается», Вильгельм Первый тут же отдал приказ о мобилизации. И как раз в это время прозвучали два револьверных выстрела в спину Бисмарка, который тут же обернулся и схватил стрелявшего молодого человека, оказавшегося студентом-социалистом. А в это время Австрия, узнав о том, что ее поддерживают Бавария, Гессен-Дармштадт и Вюртемберг, а Саксония и Гессен-Кассель, скорее всего, сохранят нейтралитет, заняла агрессивную позицию. Вильгельм I принял решение атаковать границы Ганновера, Дрездена и Касселя, сопротивления не было, так что бескровно вошли в Саксонию… Вскоре две великие армии – Пруссии и Австрии – расположились вдоль берега реки Быстриц, обе армии насчитывали около полумиллиона солдат и офицеров, разгорелась самая настоящая бескомпромиссная битва, в ходе которой австрийская армия была разгромлена, потеряв убитыми и ранеными 24 тысячи, а 13 тысяч попали в плен.
Милютин внимательно наблюдал за ходом перемирия, столкнулись две армии в жестокой битве, одна – неповоротливая австрийская, вторая – прусская армия, вокруг которой все время возникали споры, все время ее ставили как образец, пример для подражания.
Милютин в ходе реформы русской армии постоянно сталкивался с этими вопросами. Александр Второй, как человек военный, все время рассуждал о реформах, вернувшийся после болезни и лечения за границей князь Барятинский тоже не раз выступал и критиковал реформы армии, указывая на прусскую армию как на образец, достойный подражания. Милютин хорошо знал, какую армию он хотел бы устроить в России, делал все от него зависящее, но столько возникало препятствий и конфликтов… И столько раз Милютин внимательно изучал опыт строительства прусской армии. Хорошая армия, что тут скажешь, особенно изучив сражение между пруссаками и австрийцами близ реки Бистриц. Александр Второй рассказывал вскоре после этого о встрече с прусским послом в Петербурге, который заявил, что Пруссия в этом сражении стремилась только к одному: вывести Австрию из состава германских государств, утвердить свое положение в Шлезвиг-Гольштейне и составить новый устав Германскому союзу.
Как тонкий дипломат и дальновидный политик, Бисмарк не хотел дальнейшего национального унижения некогда сильной Австрии, он хотел, чтобы она таковой и оставалась, а поэтому он согласился с проектом мирного договора, предложенного Францией как посредником: Италия возвращает себе Венецию, Австрия добровольно выходит из состава Германского союза, Шлезвиг и Гольштейн входят в Пруссию, немецкие государства севернее реки Майн образуют конфедерацию под протекторатом Пруссии, южные немецкие государства пользуются полной независимостью на международной арене, Австрия, естественно, выплачивает контрибуцию. Король Вильгельм Первый хотел войти в Вену и оттуда диктовать условия мира, он очень хотел получить и Саксонию… Бисмарк и кронпринц еле уговорили его отступить от этого требования: Франция против. 26 июля 1866 года Австрия и Пруссия подписали мирный договор.
«По свидетельству очевидцев, – писал Алан Пальмер в биографической книге «Бисмарк», – Бисмарк в бурной радости ударил кулаком по столу и воскликнул: «Я побил их всех! Всех!! Всех до одного!!!» Но так ли это было на самом деле? Мольтке не одержал бы победу в сражении у Кениггретца без кронпринца, без которого Бисмарк тоже не выиграл бы политическое сражение в Никольсбурге. «Все в этом мире перевернуто с ног на голову, – меланхолично заметил кронпринц в тот день, когда он стал свидетелем эмоциональной сцены между королем и его министром-президентом. – Мне пришлось успокаивать их обоих». Это был, пожалуй, единственный человек, который не увлекался преувеличениями и театральными сценами».
Наблюдая за германскими сценами политической жизни, вникая в суть острых столкновений на международной сцене, Дмитрий Милютин приобретал гражданский опыт совместной борьбы за свои действия в ходе реформы русской армии.
Все началось после выстрела Каракозова в апреле 1866 года. Общество, особенно придворное, как будто встрепенулось, и то, что было окутано словно пуховым одеялом благопристойности, неотложной верой в реформы, стало каким-то излишеством, и все постепенно сбрасывали его от себя, как нечто ненужное, фальшивое, противостоящее их стремлениям верховной аристократии. Почему князья и графы должны уступать верховную власть в России? Почему всякие худородные пролезают во власть и указывают, как могут вести себя князья и графы? Этому не бывать…
После выстрела Каракозова и Милютин почувствовал, как наступают перемены в отношениях с Александром Вторым, вроде бы ничто не изменилось, император по-прежнему ласков к нему, внимательно выслушивает его доклады, делает чуткие замечания, но во всем этом Милютин знает от окружающих Александра Второго, что он испытывает какое-то непонимание обстановки: почему стреляли именно в него, ведь он добрый царь, дал крестьянам волю, утвердил земщину, суды, пусть там много еще туманного и неясного, но ведь это уже есть, это уже действует… И Милютин чувствует, как близкие окружающие императора нашептывают ему во все уши, что такие демократические правила поведения императора не служат его безопасности, надо усилить охрану, надо повысить статус жандармерии, имперского двора его величества. И вот такие возгласы постоянно стали слышаться со всех сторон в Зимнем дворце, в Царском Селе… Вот почему так высоко оценивался приход графа Петра Андреевича Шувалова на место доброго, но слабого шефа жандармов князя Долгорукова… У Милютина тоже был свой путь воздействия на Александра Второго – он писал справки, докладные записки, письма, пытаясь воздействовать на царскую волю, на его высокие моральные принципы, на рыцарские чувства. После покушения Милютин поговорил со своим другом Константином Дмитриевичем Кавелиным, известным общественным деятелем, профессором Петербургского и Московского университетов по гражданскому праву, высказал ему все страхи и опасения, которые тревожат императора, и сказал, что главный мотив опасений – это какой-то мистический ужас перед новыми революционными течениями, социализмом и терроризмом, как бы занесенными с Запада.
